Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

В то время как молодежь дурачилась под музыку пьяного скрипача, входившая в картежный раж хозяйка с красными от бессонницы глазами играла с кем-нибудь в макао (азартная карточная игра. – А. И.), исступленно выкрикивая немыслимые ставки и забывая в тот момент обо всем на свете…

Со смертью в январе 1796 года безропотного супруга Бороздиной жизнь в доме резко переменилась. Вдове пришлось взвалить на себя бремя забот и непомерных долгов, в которых повинна была, прежде всего, она сама. Опять понадобилось сдавать парадный зал под кабинет восковых фигур, водворившийся там в мае того же года. (Бог весть, по какой причине приезжие иностранцы облюбовали его именно для этой цели!)

В ноябре скончалась императрица Екатерина II, и на престол вступил Павел, начавший щедро одаривать и вознаграждать «пострадавших от прежнего режима». Бороздина смекнула, что наступил удобный момент для решения ее финансовых проблем, и обратилась к государю со льстивым, раболепным прошением, выставляя своего покойного мужа невинной жертвой князя Потемкина, а себя – несчастной матерью оставшегося без пропитания семейства.

В слезливых строках своего пространного послания Настасья Андреевна изложила и вполне конкретную просьбу: купить ее дом в казну, но не по той оценке, что была произведена городской думой (50 тысяч рублей), а по той, что сделали специально приглашенные ею «каменных дел мастер» Висконти и архитектор Бренна, – 160 тысяч. И это, «исключая стоимость места, в середине города находящегося, и всех в доме мебелей»!

Фасад дома № 52 по Невскому проспекту. Фото начала 1900-х гг.

Столь неслыханно высокую цену, даже подкрепленную авторитетом чтимого им Бренны, Павел платить не захотел, выпустив 1 февраля 1797 года следующий указ: «За купленный в казну нашу у вдовы Бороздиной каменный дом, состоящий в третьей адмиралтейской части, повелеваем заплатить из кабинета 111 686 рублей». Веселая вдова перебралась в тогда же приобретенный ею особнячок на углу Невского и Литейной, где и умерла пять лет спустя.

А в истории дома была перевернута очередная страница: сюда из так называемого «лейб-кампанского корпуса» на Миллионной (дом № 33/2), отданного первому батальону Преображенского полка, перевели придворных актеров и театральное училище. В зале, где когда-то домочадцы генеральши Бороздиной разыгрывали свои любительские представления, стали обучать профессионалов.

Однако в скором времени выяснилось, что местоположение дома было не особенно удачным: слишком много соблазнов вокруг. Уж очень любила гвардейская молодежь и фланирующие по Невскому поклонники молоденьких актрис заглядывать в окна театральной обители, расположенной как раз на пути их ежедневных прогулок! И если при суровом Павле светские шалопаи не смели покушаться на рискованные заигрывания, то в первые либеральные годы царствования Александра I от них просто не стало отбоя. К тому же здание находилось чересчур далеко от Большого театра, а вдобавок оказалось весьма ветхим и требовало постоянных ремонтов. Все эти соображения заставили начальство подыскивать другое помещение.

В 1806 году был куплен недавно построенный дом портного Ивана Крепса на Екатерининском канале (дом № 93), но старое здание на углу Невского и Садовой еще несколько лет оставалось за театральной дирекцией. Только к 1814 году оно перешло к переплетчику Рихтеру, от него – к жене инженер-полковника Таубе и, наконец, в 1886-м стало собственностью фортепьянного фабриканта Карла Шредера, чьи наследники владели им до самой Октябрьской революции.

За последние полтораста лет верхние этажи внешне не претерпели существенных изменений, чего не скажешь о нижних: устроенные в 1960-х годах аркады придали главному фасаду характер декоративного футляра, скрывающего первоначальную сердцевину, с которой и началась история старинных яковлевских палат…

Особняк И. О. Сухозанета на Невском проспекте довольно известен хотя бы потому, что в нем уже более четверти века размещается Дом журналистов. Сохранилась великолепная отделка вестибюля и некоторых залов, относящаяся к первой трети XIX века, а наружный вид дома претерпел в 1860-х годах лишь незначительные изменения. В солидном справочнике «Памятники архитектуры Ленинграда» сказано, что он был построен в 1820-х годах архитектором Д. И. Квадри, а в 1835–1838 годах отделан внутри Д. И. Висконти и С. Л. Шустовым. Но на самом деле здание появилось гораздо раньше.

Дом № 70 по Невскому проспекту. Современное фото

Некогда на его месте стоял зеленый деревянный домишко серебряника Трофимова, где – знаменательное совпадение! – еще ребенком проживал с родителями будущий соиздатель «Северной пчелы» и светоч отечественной журналистики Н. И. Греч. В начале 1810-х участок с ветхим строением приобрел купец Антон Шемякин, снес его и возвел трехэтажный каменный дом. Он отчетливо виден на акварельном рисунке М. Н. Воробьева, относящемся к 1814 году, и показан на детальном плане Петербурга, составленном под руководством А. Бетанкура в 1819-м.

Шемякин владел домом до марта 1830 года, после чего продал его за 162 тысячи рублей генерал-адъютанту Ивану Онуфриевичу Сухозанету. Широкой публике о нем, в лучшем случае, известно лишь то, что он – один из героев Отечественной войны с Наполеоном и что был заядлым картежником, – вот, пожалуй, и все. А между тем генерал, долгое время управлявший Военной академией и заведовавший, по сути дела, всеми военно-учебными заведениями, – характерная и типическая фигура николаевского царствования и, несомненно, заслуживает большего внимания.

Он был женат на княжне Е. А. Белосельской; очевидно, особняк, расположенный напротив ее родительского дома, супруги выбрали не случайно. Удачная женитьба принесла Ивану Онуфриевичу богатство и связи с лучшими аристократическими фамилиями. Собственное же его происхождение, по выражению классика, «темно и скромно». Сын бедного обрусевшего шляхтича из медвежьего уголка Витебской губернии, отданный на казенное воспитание в Артиллерийский и инженерный (впоследствии Второй кадетский) корпус, Сухозанет прошел в юности тот же тернистый путь, что и его старший коллега и будущий начальник Аракчеев, выпускник того же учебного заведения. В их взглядах и характерах имелось много общего: слепое, беспрекословное подчинение воле старших как высшая добродетель, обожествление дисциплины и чинопочитания, полнейшее презрение к таким «пустякам», как человеческое достоинство, и вследствие этого – крайнее бессердечие и жестокость.