Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

На месте небольшого, в восемь окон по фасаду, домика вырос внушительный флигель великолепного Шуваловского дворца (дом № 54), законченного С. И. Чевакинским годом позже. А рядом с ним, на правах бедного родственника, приютились девятиоконные угловые палаты, простоявшие в неизменном виде до конца 1780-х. Правда, бедными они могли показаться лишь в сравнении с расположенным неподалеку дворцом, зато мало чем отличались от прочей застройки «знатных» улиц – Большой и Малой Морских, Миллионной, набережной Мойки.

Петербург рос, отодвигая прежние границы; теперь уже владения И. И. Шувалова и графа А. Г. Разумовского не выглядели чуть ли не загородными поместьями, оказавшись гораздо ближе к центру столицы. Находилось немало охотников приобрести жилье и на Невской перспективе, мало-помалу приобретавшей значение важнейшей магистрали.

Июньский переворот 1762 года, приведший к власти Екатерину II, поставил крест на былом значении И. И. Шувалова. По неясным до сих пор причинам новая императрица резко переменила отношение к бывшему другу и союзнику, его она в одном из писем к С. Понятовскому называет «самым низким и подлым из людей».

И. И. Шувалов

В 1763 году ему предлагается на три года уехать за границу. Поскольку это было предложением, от которого не отказываются, Ивану Ивановичу пришлось срочно распродавать свое имущество; он даже просит государыню купить один из его домов и часть картин за 12 тысяч рублей «ввиду крайней его нужды». Императрица отказалась от покупки, и Шувалов, чье пребывание за границей растянулось на целых десять лет, вынужден был давать многократные объявления о продаже через «Санкт-Петербургские ведомости».

В марте 1766 года отставной канцлер граф М. И. Воронцов обратился к Шувалову, находившемуся в ту пору в чужих краях, с таким письмом: «Милостивый государь мой, Иван Иванович! Уведомясь, что ваше превосходительство здешние дворы продавать изволите, Анна Карловна (жена графа. – А. И.) желает купить один из маленьких ваших дворов, а именно наугольной, которой вы от Саввы Яковлева купили. Мы оба просим вас объявить цену оному двору и буде в состоянии найдемся по назначенной цене купить, то и купчая совершена быть может с тем, кого вы уполномочить изволите».

Ко времени написания этого письма Воронцов, чьи финансовые дела из-за многочисленных долгов находились не в лучшем положении, начал тяготиться постоянными гостями, наносившими частыми визитами ощутимый убыток хозяину. Добавлю, что в ту пору граф еще проживал в уже не принадлежавшем ему великолепном дворце на Садовой, там, где теперь Суворовское училище.

В. С. Садовников. Панорама Невского проспекта. Фрагмент. 1830-е гг. Дом № 52 по Невскому проспекту

Однако сделка не состоялась; возможно, Шувалов предпочел оставить дом за сестрой, княгиней П. И. Голицыной, подолгу в нем жившей, а может быть, Воронцова не устроила назначенная цена. Так или иначе, канцлер охладел к своей затее и перебрался в Москву, где вскоре скончался. Княгиня же Голицына (ей фактически и принадлежал дом) через десять лет вновь сделала попытку его продать, но из этого тоже ничего не вышло. Только в 1780 году он был продан самим И. И. Шуваловым за 19 тысяч рублей – обычная тогдашняя цена небольшого, хорошо обставленного дома на одной из лучших улиц Петербурга. За прошедшие сорок лет он изменился мало, по крайней мере снаружи: одноэтажный, на подвалах, в успевшем уже устареть незатейливом стиле аннинского барокко.

Таким получил его новый владелец – доктор Иван Зоммер, и таким он оставался до самой его смерти. В 1787 году вдова покойного, вышедшая вторично замуж за придворного хирурга И. Ф. Бека, пожелала расстаться с участком, уступив его супруге генерал-поручика М. С. Бороздина – Настасье Андреевне. Генеральша переделала неказистое здание, расширив его вправо, повысив на два этажа и придав ему строгий классический облик, запечатленный на «Панораме Невского проспекта» 1830-х годов В. С. Садовникова. Чтобы покрыть издержки, Бороздины сдали нижний этаж под торговые помещения, а парадный зал – в аренду заезжему паноптикуму.

В декабре 1792 года «Санкт-Петербургские ведомости» оповестили горожан о дотоле невиданном зрелище: «В доме генерала Бороздина на Невском проспекте под № 766, в большом зале имеются для зрения более 50 фигур, сделанные из воску господами Морелем и Гереном, недавно приехавшими французскими художниками. Оные фигуры представляют разных знатных особ в натуральной величине и приличной одежде… За вход платить будут в первом месте по 1 рублю, а во втором по 50 копеек».

Можно предположить, что художники бежали из революционной Франции, счастливо ускользнув от гильотины; по крайне мере, показываемые ими персоны, среди которых почетное место занимали римский папа Пий VI и семь царствующих государей, говорят об их роялистских симпатиях. Через три месяца интерес зрителей поубавился; соответственно пали и цены до 25 и 10 копеек, а вскоре паноптикум переехал в другое место.

Однако пора нам познакомиться с хозяйкой дома, Настасьей Андреевной Бороздиной, урожденной Крекшиной. В своих «Записках» Н. И. Греч называет генеральшу «бой-бабой», а жизнь ее – «безалаберной», о чем он был наслышан от собственной матери, проведшей у Бороздиных несколько месяцев в качестве воспитанницы. «Воспитание» закончилось тем, что добродетельная немецкая фрейлейн, опасаясь за свою нравственность, сбежала от благодетельницы и поселилась у крестной.

Более подробные сведения о Настасье Андреевне можно найти в воспоминаниях упоминавшихся ранее князя И. М. Долгорукого (1764–1823). Описывая золотые юношеские годы, Иван Михайлович рассказывает и о Н. А. Бороздиной, которую знавал весьма близко: «Дама средних лет, милая и веселого духа. Семейство ее составляли муж генерал-поручик, который давал ей волю делать все, что она хотела, три сына… и барышня, приживающая у нее из ласки… Госпожа Бороздина была полная владычица в своем доме; страсть ее к карточной игре привлекала к ней множество гостей нашего пола, а чтоб еще было веселее, она затеяла театр, на котором дети ее игрывали комедии по-французски».

О том, что творилось в доме Бороздиных между картами и французскими водевилями, можно только догадываться, поскольку сам рассказчик, не желая, по его словам, сор из избы выносить, ограничивается лишь многозначительным намеком, давая, впрочем, понять, что «в нем Бог знает чего по временам не происходило». Судя по всему, упомянутая Долгоруким барышня-приживалка не мать Греча, но это дела не меняет: положение ее было не из приятных. «Что бы ни занадобилось: сыграть, пропеть, съездить, зазвать, удержать, заманить, словом, все попадало в должность Львовой, и она не могла ни от чего отговориться. Дом Бороздиной наполнен был мужчин, игроков и всякой всячины».