Яков Шехтер - Хождение в Кадис

– Получается, святая церковь опекает христопродавцев? – усмехнулся Педро. – Быть такого не может!

– Святые отцы потому и называются святыми, – назидательно произнесла Пепита, – что заботятся обо всех потомках Адама, даже если они и происходят от преступного семени. Раз Всевышний создал евреев, значит, есть в них необходимость.

– Какая может быть необходимость в христопродавцах?

– Хотя бы черную книгу передавать. Какой честный христианин согласится на такое дело, а вот они пожалуйста! Значит – для того и созданы!

– Неужели мир не может обойтись без колдовства?! – воскликнул Сантьяго. – Не было бы тогда ни ведьм, ни колдунов, ни евреев. И всем бы жилось куда проще и спокойнее.

– Нельзя в этом мире без черных сил, – произнесла старшая из сестер, Мария-Хуана. – Дьявол должен искушать праведников и проверять их на стойкость. А колдунов и ведьм подзуживать.

– Да-да! – вскричала Пепита. – Бесы колдунов постоянно щекочут, толкают на порчу и зловредства. Говорят, когда колдун из дому уходит, он высыпает на пол ведро проса, чтобы чертям в его отсутствие было чем заняться.

– А зачем просо? – удивился Педро.

– Они его обратно в ведро укладывают, – сказала Пепита, – и в доме ничего не портят. А если забудет колдун или ведьма оставить им занятие, ножки у стола подгрызть могут, или кастрюлю продырявить, или дымоход закупорить. Они без пакостей жить не могут, черти ведь!

– Слушай, Педро, – спросил приятеля Сантьяго, – а где ты встречал в Кадисе евреев? Мне они ни разу не попадались.

– Разумеется, – склонился в шутливом полупоклоне Педро, – их светлость юный гранд де Мена шествует по улицам нашего города только под охраной благочестивой дуэньи. – Он сделал паузу и, как настоящий актер, бросил вопрошающий взгляд на Пепиту и Марию-Хуану. Те, уловив намек, дружно расхохотались.

– От ваших благочестивых провожатых, уважаемый сеньор гранд, нечисть шарахается, точно черт от распятия. Нам же, простым смертным, – продолжил свою эскападу Педро, – частенько доводится нос к носу сталкиваться с этими порождениями дьявола. Идешь, бывало, по улице, ничего не подозреваешь, солнце светит над Кадисом, птички поют, океан шумит, хорошо так, радостно на сердце, и вдруг из-за угла выскакивает еврей с торчащей из-под плаща мохнатой кисточкой длинного хвоста и черной шапкой, сидящей на голове очень-очень странно.

Он снова сделал паузу, и сестры опять расхохотались.

– И загораживает он путь доброму христианину, и вытаскивает из-за пазухи кривой турецкий нож, и говорит, – тут Педро вытянул перед собой руки и медленно двинулся к сестрам, вещая замогильным голосом: – Кровь для мацы, кровь для мацы!

Сестры с визгом повскакали со своих мест и бросились врассыпную.

– Да брось ты ерунду нести, – оборвал Сантьяго приятеля. – В жизни не поверю, будто по улицам Кадиса расхаживают существа с хвостом и рогами.

– Ладно, ладно, – улыбнулся Педро. – Вот вернется «Санта Катарина», я тебе их покажу. Два или три еврейских купца – постоянные клиенты отца. Они тоже приходят на пристань.

– С хвостом и рогами?

– Да нет, – рассмеялся Педро, – такие же люди, как мы с тобой. Если бы не одежда, никогда бы не догадался. Впрочем, есть одно отличие: они слишком правильно говорят по-испански.

– Про Кабаньюко ты можешь думать как угодно, – перевела разговор на себя Пепита, – а вот Алонзо Самора был самый настоящий ведьмак.

– Откуда ты знаешь? – делано вскинулась Мария-Хуана.

– А вот откуда. Он жил в маленьком домике за городской стеной, там, где начинается дорога на Севилью. Ничем особенным не отличался, отставной вояка, весь израненный, лицо в шрамах, ночью увидишь, перекрестишься с перепугу. Жена померла, дети разъехались, в домике, кроме хозяина и здоровенного черного кота, ни живой души. По ночам у Саморы в окошке свет до самого утра горел. Чисто маяк: хочешь узнать, где городские ворота, держи на огонек.

– Подумаешь, причина, – возразил Педро. – Может, старик бессонницей мучился, оттого и свечу жег. Это вовсе не повод его в колдуны записывать!

– Может быть, может быть, – с загадочным видом продолжила Пепита. – Только когда сеньору Алонзо время помирать настало, пришел к нему падре с последним причастием. Пришел! Соседи привели. Знали, что старик уже не встанет. Так вот, мой дорогой братец, Алонзо Самора ни за что не соглашался на елеопомазание! Только падре елей к его лбу поднес, как он заметался, начал орать: не хочу, не смейте, ни за что! Откуда вдруг силы взялись! И уж падре его упрашивал и объяснял, что нельзя душе христианской из мира уходить без святого елея на лбу и ладонях, а не дался старый черт.

Ладно, силой в рай никого не тащат, падре произнес тайносовершительную молитву и пошел из дому. А за ним все остальные потянулись. Только вышли, только двери за последним человеком закрыли, как крыша обвалилась. Ну, не вся, правый угол. Бросились добрые люди в дом, Алонзо вытаскивать, да тот уже не дышит, душу бесы забрали. И кот его черный исчез, как сквозь землю провалился.

– Да что говоришь! – изумилась Мария-Хуана. – А я про этого Алонзо вот что еще слышала…

Так сестры могли болтать без конца. Их посиделки обычно разгоняла мать семейства, почтенная донья Клара Сидония, плотная дама со смуглым рябоватым лицом, на котором, несмотря на некоторую мрачность, явно проглядывало добродушие.

– Уф, несносные девчонки! Опять пустое болтаете! Ведьмы у вас всегда кто-то другой, а вот тяга к колдовству в вас самих и запрятана. Не приведи Господь, прознает кто о вашей болтовне да по городу разнесет!

– Ну и что будет? – насмешливо вопрошала Пепита. – Неужто на костер угодим?

– На костер глупых балаболок не потащат, святые отцы хорошо понимают, кто на самом деле виноват, а кто язык чешет от безделья, а вот замуж болтушек-хохотушек никто брать не захочет. Кому нужна лентяйка в доме? Ну-ка, бездельницы, показывайте, как сегодня продвинулась работа?

Работой донья Клара именовала вышивание узоров на постельном белье. Чтобы чем-то занять непоседливых дочерей, она придумала разукрасить полотенца, простыни, наволочки и пододеяльники, купленные им в приданое. Благодаря неустанным трудам капитана Сидонии, его семья ни в чем не нуждалась, но девушки в ожидании замужества изнывали от безделья, и, опасаясь, как бы клокочущая в дочерях энергия не подвигла их на какую-нибудь рискованную проделку, мать усадила их за пяльцы.

– Пяльцы на столе – жених на дворе, – не уставала повторять донья Клара, но Пепита и Мария-Хуана, по своему обыкновению, обращали в насмешку даже это, казалось бы, куда как серьезное утверждение и вместо работы попрежнему день-деньской валяли дурака.

– Что тут поделаешь, – сокрушалась донья Клара. – Так происходит, когда дети растут без отца.