Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Да уж схватки, кажется, начались, — сказала Мэри, и, увидев, как побледнела дочь, добавила: «Не бойся, это еще на всю ночь, а то и больше. Как корабль отплывет, он нас отсюда выпустит».

— Давай я тебе спину поглажу, — предложила Энни, устроившись сзади. «Тебе же легче будет?»

— Легче, — улыбаясь, согласилась мать.

Капитан Ньюпорт посмотрел на берега Джеймстауна и приказал: «Поднимаем якорь, пока ветер с запада, надо успеть выйти из залива. И трап уберите, что он у вас болтается!»

— Капитан! — сказал кто-то. «Смотрите, шлюпка!»

В полумраке было видно только темноволосую голову того, кто сидел на веслах. «Господи, да это ребенок! — потрясенно подумал Ньюпорт.

Мальчик в индейской одежде ловко перебрался через борт корабля, и, сказал, изящно склонив голову:

— Добрый вечер, капитан. Меня зовут Александр Филипп Говард, граф Ноттингем, и я прошу вас передать письмо моим дедушке и бабушке, адмиралу де ла Марку и миссис де ла Марк, в Лондоне, собственный дом, рядом с церковью Святой Елены. А Дэниел Вулф, с которым вы плавали — мой кузен, — мальчик порылся в мешочке на шее и протянул Ньюпорту маленький конверт.

Тот хмыкнул, погладив бороду, оглядывая ребенка: «А почему я должен тебе верить?»

Серые глаза засверкали сталью, и Александр, вскинув голову, коротко ответил: «Слово джентльмена, капитан».

Ньюпорт принял конверт и вдруг спросил: «Это твоя мать стала женой индейского вождя?».

— Враки, — сочно ответил мальчик, и мгновенно исчез за бортом — будто его и не было.

Ньюпорт подождал, пока шлюпка отойдет от корабля и велел: «Ну, что застыли! Быстро всем за работу!»

Он спрятал конверт в кожаный мешок с остальными письмами и посмотрел вперед — в ночную тьму, что скрывала горизонт. «Сьюзен Констант», под полными парусами, шла на восток.

На монастырской стене было тепло, и Петя Воронцов-Вельяминов, на мгновение, зажмурив глаза, улыбаясь, сказал: «Хорошо!»

— Так, значит, более камней таскать не надо, Петр Федорович? — осторожно спросил сзади кто-то из монахов.

— Хорошо, — сварливо отозвался юноша, — это я о солнце говорил, честный отче, жаркое, ровно и лето еще, а с камнями у вас плохо, мало. Давайте, пусть иноки не ленятся, к нашему отъезду стены все должны быть починены. Зря строители простаивать не должны.

Петя перегнулся вниз и посмотрел на монастырский двор. Младший брат, выпятив губу, засунув руки в карманы невидного кафтана, рассматривал веревочный блок, которым камни поднимали наверх.

— А ну спустись! — потребовал Степа, завидев брата. Петр быстро слез по лесам вниз и почувствовал, что краснеет.

— Сие твоих рук дело? — поинтересовался Степан, изящно подняв бровь, указывая на веревки.

Петя посмотрел на брата сверху вниз, — он был десяти вершков, и еще рос, а Степан не дотягивал и до двух, и пробурчал: «Ты занят был, там, в соборе фрески срисовывал».

— Ну да, — Степан помахал рукой рабочим, что стояли на лесах и крикнул: «Отвяжите там все, сейчас переделаем, быстрее пойдет!».

— Ты, Петя, — сказал ласково младший брат, — возьми вон, батюшка велел, с пяток всадников и проедься по округе, не видать ли где Сапеги отрядов, а то вон — говорят он рядом совсем. А этим, — Степа посмотрел на летящие вниз, к его ногам, веревки, — я сам займусь. Как вернешься — обещаю тебе, все камни будут там лежать, — Степан указал на белую, мощную стену.

Петр усмехнулся и, обняв младшего брата, взъерошил рыжие кудри. «Какое небо синее, — вдруг сказал Степан. «А мы так не умеем, Петя, все равно — Господь лучше нас рисует, даже лучше инока Андрея. И цвета у него ярче».

Петр дернул щекой и, наклонившись, шепнул на ухо брату: «Да жива матушка, найдется. И Марья тако же. Обещаю тебе».

Лазоревые, обрамленные темными ресницами глаза посмотрели на него. Младший брат вздохнул и сказал: «Грех так и говорить, Петя, но я вот смотрю на небо и думаю — зачем вся эта красота Господня, если матушку и сестру Он у нас забрал?».

— А ну не смей! — Петя, оглянувшись, вытер брату слезы и улыбнулся: «Все будет хорошо.

Болотникова мы поймали, самозванца — тако же поймаем, у царя Василия Ивановича наследник родится, — все будет хорошо».

— Самозванец в двадцати верстах от Москвы стоит, а вы его до сих пор не поймали, — ядовито отозвался Степан, и старший брат подумал: «Ну, слава Богу. Раньше-то ночами плакал, не успокоить его было, батюшка сидел рядом, руку ему держал, про картины рассказывал, — только тогда засыпал. Два года прошло, Господи, ну где же ты, матушка?».

— Ну, езжай, — сварливо велел Степан и усмехнулся, — может, хоша Сапегу разобьешь, за сие тебе государь вторую саблю подарит, первая, за Болхов, с серебряной рукоятью была, а вторая — уж непременно с золотой, ты другую не бери!

— Иди уже, — Петр наподдал ему пониже спины и повернул к лесам. «Тебе бы уздечку для языка подарить, Степа, уж больно он у тебя длинный!»

— А мне сие нравится, — независимо ответил Степан, и, подозвав к себе рабочих, принялся объяснять — как должно устроить веревки.

— Где батюшка-то? — уже идя к конюшням, обернувшись, крикнул Петя.

— В Успенском соборе, — ответил Степан, указывая на золотые главы. «Потом с отцом игуменом в Троицкий собор пойдет».

Уже вскакивая в седло своего серого, в яблоках жеребца, Петя оглядел монастырскую стену и пробормотал: «Ну, ничего, двенадцать башен тут у них, стены одной больше двух верст, — даже если кто и начнет сюда лезть, так зубы себе и обломает!».

Тяжелые, кованые ворота открылись, и маленький отряд выехал в тихий, еще зеленый лес, что подступал прямо к монастырским стенам.

В маленьком, богато изукрашенном приделе, устроенном еще царем Федором Иоанновичем, было темно — только несколько свечей горело перед иконой Федора Стратилата.

— Ну, помоги ты мне, — тихо сказал Федор, глядя в темные глаза своего святого покровителя.

«Ты воин, и я, видишь, — мужчина усмехнулся, — тако же. Пришлось оным стать, ради земли своей, ради семьи. Верни мне Лизу, Марью верни — ведь можешь же ты. Ведь сколько времени уже прошло, Господи!»

Он уронил рыжую голову на руки, и вдруг вспомнил строки из письма матушки, давнего, что привез ему Джон еще тем летом, что пропала Лиза.

— Дорогой мой сыночек! — прошептал он. «Если уж выбрал ты судьбу такую — помни, что род наш всегда честно служил стране своей, не посрами имени нашего. Не думай о том, что хорошо для тебя, Федор — сие удел временщиков, от которых и следа не останется, — думай о том, что хорошо для народа и для земли русской. Я же посылаю тебе свое материнское благословение, и буду молиться за вас — за тебя, за Лизу и за детей ваших».

Федор замолчал, и ему показалось, что откуда-то сзади, из темноты, повеяло жасмином.