Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Тако же и вещи инокини Ольги — они возьмут».

— Невместно монахине-то с мужчиной идти, — кисло отозвалась Неонила.

— Еще невместнее будет, коли самозванец на вас нападет, и с инокиней Ольгой силой обвенчается, — жестко сказал Федор. «Пойдите, матушка, велите Ксении Борисовне надеть не скитское — так менее заметна она будет».

Неонила только тяжело вздохнула и, засеменив, пошла к старому, бревенчатому, с маленькими окошками, скиту. Федор перекрестился на деревянный купол церкви, и, потрепав жеребца по холке, сказал ему: «Петя тебя заберет, а ты не буянь тут, инокини тебя покормят и напоят тако же».

Конь тихо заржал и потерся губами о руку хозяина. Федор рассмеялся, и, повернувшись, застыл — она стояла на крыльце скита, высокая, тонкая, в темном, простом сарафане и таком же платочке.

— Горностай, — подумал Федор. «Да, у синьоры Чечилии, на том портрете, горностай на руках сидел. Как синьор да Винчи ее пальцы написал — умирать буду, а не пойму. Они ведь двигаются, гладят зверька и двигаются. Господи, какая она красивая, еще красивее стала, чем там, на Шексне».

— Здравствуйте, Федор Петрович, — она тихо, неслышно подошла и встала рядом. «Вы меня в Лавру проводить приехали?»

— Пешком пойдем, Ксения Борисовна, так безопасней, — ответил он, и чуть устоял на ногах- от нее пахло ладаном и травами. «Будто в лесу, — подумал Федор».

— Хорошо, — она кивнула, и, не поднимая головы, добавила: «Мне государь Василий Иванович сказал, ну, про жену и дочку вашу, что их Болотников захватил и пропали они. Не нашли вы их, Федор Петрович?».

— Нет, — мужчина покачал головой и взглянул на утреннее, ясное солнце. «Пойдемте, Ксения Борисовна, как раз к обедне доберемся. А вещи ваши потом мой сын старший привезет, я к нему в отряд гонца пошлю».

Уже, когда они выходили из ворот, Ксения вдруг спросила: «А вы надолго у Троицы, Федор Петрович?»

— Да опосля завтра и уезжаем, — вздохнул мужчина. «Я сына своего младшего забирал, Степу, он там, у богомазов учился, ну, заодно и стены им укрепил, поляки близко совсем. А потом на север двинемся, все вместе».

— Зачем? — ее голос был тихим, робким.

Федор, ничего, не сказав, обернувшись на запертые ворота скита, посмотрел вокруг. «Еще ведь лето, — подумал он. «А потом все золотым станет, рыжим, огненным, запахнет грибами, прелыми листьями, а небо — таким же голубым останется. Господи, коли забрал ты их себе, хоша пусть бы не мучились они перед смертью. И так…, - он не закончил, и, сдерживаясь, сжал руку в кулак, — до боли.

— Что такое? — девушка даже приостановилась.

— Ничего, — Федор взглянул на нее и вдруг, весело, заметил: «Нам по большой дороге не стоит идти, Ксения Борисовна, мало ли кто появится. Тут тропинка есть, вдоль реки, там тихо, спокойно, так быстрее и доберемся».

Она только кивнула и свернула вслед за ним туда, где среди густого, зеленого леса было слышно журчание мелкой речушки Торгоши, текущей в песчаных берегах.

Петя Воронцов-Вельяминов остановил коня на вершине холма, и, вглядевшись в луга, что простирались внизу, присвистнул: «А вот и пан Ян Сапега, герой битвы при Кирхгольме, тут как тут».

— Как бы не тысяча человек, — сказал сзади кто-то из всадников, глядя на шатры, что усеивали луга. Петя прищурился: «Да тут поболе, тысячи три и смотрите, — он протянул руку вдаль, — еще подходят.

— Вот что, — он повернулся к воинам, — давайте-ка мы в лес отойдем, а опосля заката — в их стан проберемся, надо кого-то захватить из поляков, пусть расскажет нам, — Петя чуть улыбнулся, — где самозванец и куда пан Сапега собирается.

Петя вскинул голову в яркое, синее небо, и, залюбовавшись соколом, что парил над равниной, добавил: «Я сам пойду, понятное дело. Ну, туда».

— Петр Федорович, — осторожно проговорили сзади. «Батюшка ваш велел посмотреть, а не…»

— Батюшка порадуется только, — усмехнулся юноша. «Я по-польски, как по-русски говорю, одежа у меня тако же, — Петя оглядел себя, — у них вон, половина в нашем платье».

— А если узнают вас… — услышал Петя и, и рассмеялся: «Да кому меня там узнавать? Все, по коням, там чаща такая, что ввек нас не найдут. Костер разожжем, подождем, а как стемнеет, — я туда и пойду».

Он бросил последний взгляд на шатры Сапеги, и тронул с места своего коня.

Ксения подняла подол сарафана, и, зажмурившись, ступила в прозрачную, холодную воду.

«Вот так и стойте, Ксения Борисовна, — велел Федор. Он сидел, положив на колено маленькую тетрадь в кожаном переплете, и быстро что-то набрасывал итальянским карандашом. «Только голову поверните, но не прямо ко мне — а так, как будто вы и смотрите на меня, и нет».

— Я так всегда и делаю, Федор Петрович, — покраснев, ответила девушка. «А у вас всегда с собой есть, чем рисовать?».

— А как же, — он прервался и растушевал ее волосы, — распущенные по плечам, — пальцем. «Я, Ксения Борисовна, когда на Москве от самозванца прятался, в кабаке одном жил, — Федор усмехнулся, — я туда еще юношей наведывался, когда Белый Город мы строили. Там, — он посмотрел на бумагу, — тако же, каждый день рисовал, иначе нельзя».

Она переступила изящными ногами и Федор велел: «Потерпите, недолго осталось». Над узкой, светлой рекой зеленым шатром смыкались ветви деревьев, и, Ксения, искоса посмотрев на мужчину, подумала: «Господи, вот бы вечно так стоять. И пахнет тут — летом еще, тепло ведь как». Воробьи вспорхнули вверх, услышав плеск реки, и Ксения, рассмеявшись, тут же сказала: «Простите, пожалуйста».

— Так даже лучше, — Федор зажал карандаш в зубах и взглянул на рисунок. «Когда все это закончится, — пообещал он себе, — буду жить в Венеции, там, в Сан-Поло, где у Джона комнаты, говорил же он мне. Такого света, как там, нигде нет, а все из-за воды, — даже когда пасмурно, в ней отражается небо».

— Ну, можете выходить, — разрешил он. «Смотрите».

Ксения собрала черные, длинные волосы на затылке и наклонилась над тетрадью. «Федор Петрович! — ахнула она.

Он на мгновение закрыл глаза и улыбнулся:

— Я вам расскажу, Ксения Борисовна. Была такая царевна греческая, Навзикая. Она собрала прислужниц и поехала на берег моря, — стирать одежду. Там они стали в мяч играть, и нашли одного человека, Одиссея, который попал в шторм и его выбросило на тот остров.

— Ну, дальше долго говорить, — он взглянул на рисунок, — но мне всегда казалось, что она вот так на Одиссея смотрела — через плечо. И подол одной рукой держала, как вы сейчас.

— Когда-нибудь, — он вспомнил низкие, песчаные берега Мурано, и серый, мягкий свет зимнего утра, — я напишу это все.

Федор посмотрел на ее белые, покрытые нежным румянцем щеки, и, вдохнув запах трав, сказал: «Ксения Борисовна…»

— Мне ничего не надо, — услышал он высокий, отчаянный голос.