Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Он поднял тяжелую, гудящую голову из лужи рвоты и услышал: «Майкл!»

Невысокий, изящный, белокурый мужчина наклонился над ним. Он увидел, как блеснуло золото крестика на шее, повеяло чем-то свежим, и мужчина еще раз повторил: «Майкл!»

У него был знакомый голос — нежный, ласковый, и лазоревые, большие глаза. Мужчина подтянул к себе грубую, деревянную скамью, и сел, устроив ногу на ногу, поигрывая небольшим пистолетом.

— Кто вы? — успел сказать он, а потом его опять стошнило — чем-то коричневым, едко пахнущим. Живот раздирало острой, резкой болью, и он, катаясь по загаженному полу, провыл: «Он заставил меня выпить яд! Приставил мне пистолет к виску и сказал, что, если я подпишу показания, он принесет мне противоядие! Где оно, где! Я хочу жить!»

— Не сомневаюсь, — заметил мужчина. «Твой сын тоже хотел. И твой брат хотел. И та бедная женщина, которую ты обрек на смерть в Гоа — тоже хотела. Это, кстати, была твоя племянница, Майкл, ее мать была дочерью сэра Стивена».

— От очередной шлюхи! — выплюнул священник, тяжело дыша.

Мужчина встал, и, наклонившись над ним, разжал кулак. «Узнаешь?»

Майкл увидел простой, медный крестик и подумал: «Мамочка, ну приди, спаси меня от них!

Ты же святая, чистая женщина, ты можешь!»

— Твоя мать, — тихо сказал мужчина, — очень любила отца Полли, и, когда они расставались, отдала ему свой крестик. Он не снимал его почти три десятка лет, Майкл. Впрочем, тебе не понять, ты не знаешь, что такое любовь.

— Мирьям, — ты ведь ее изнасиловал, бедную девочку, — выходит замуж — за хорошего человека, и будет с ним счастлива. Так что все твои деньги, и клад твоего отца достанутся его дочерям — Мирьям и Белле.

Мужчина сел и опять вздохнул: «А ведь я тебя любила, Майкл. Там, в Новых Холмогорах.

Недолго, — розовые губы усмехнулись, — но любила.

— Мэри, — прохрипел он, хватаясь за живот, сгибаясь, чувствуя отвратительный запах рвоты, — зачем ты пришла с пистолетом? Не убивай меня, нет, нет! — он подполз к ее ногам и Мэри отпрянула.

— Я не стану убивать тебя, Майкл, — спокойно ответила она.

— Ты убил своего сына — он умер на моих руках, мучаясь, не понимая, что с ним случилось. А вот ты — понимаешь, — она помолчала, — и это очень хорошо. Так что, — Мэри откинулась к бревенчатой стене, и пристроила подсвечник на скамью, — я пришла посмотреть, как умирает детоубийца, Майкл.

— Мэри, — обеспокоенно сказал Питер, переступая порог, — ты уверена?

— Вполне, — она положила острый подбородок на колено, и вздохнула. «Отличное снадобье, Полли постаралась на славу».

— Противоядие, — Майкл лежал на полу, рыдая, — кузен Питер, вы же обещали!

— Я обманул, — Питер пожал плечами. «Вы ведь тоже, кузен Майкл — обманули меня. Какой мерой мерите, такой и вам измерят. Я пойду спать, — он передал Мэри ключи.

— Я закрою, — сказала она, не отводя взгляда от окровавленного, испачканного в нечистотах лица мужа. «Спокойной ночи, Питер».

Дверь захлопнулась и Майкл ненавидяще, не в силах подняться на ноги, так и лежа на полу, прошептал: «Все поймут, что вы меня отравили, убийцы! И ты, шлюха, дрянная шлюха, развратница, без капли сострадания в сердце! Ты не женщина, ты поганая, грязная тварь!»

Мэри вздохнула и рассмеялась: «Ты съел что-то не то, вот и все. Так бывает, — она обвела рукой лужи рвоты на деревянном полу. К утру, ты умрешь, а я, — она устроилась удобнее, — на это посмотрю».

Она вышла из здания совета и подняла голову — небо было серым, предрассветным, Джеймстаун спал, и Мэри, чему-то улыбнувшись, — быстро пошла к воротам. Она отодвинула тяжелый засов и выскользнула на белый песок берега. С океана дул прохладный, резкий ветерок, и она, чуть поежившись, оказавшись на пристани — стала раздеваться.

Мэри постояла на краю деревянной пристани, совсем обнаженная. Она вспомнила купальню на реке в подмосковной. Мэри подняла руки, вверх и бросилась в воду. Она была чистой и сладкой, и женщина, вынырнув, рассмеявшись, — встряхнула короткими, мокрыми волосами.

Она прищурилась — на горизонте, в бесконечном, спокойном океанском просторе, были видны белые, еще далекие паруса.

Мэри еще раз нырнула, и, выбравшись на пристань, одевшись, — пошла домой.

Девочки сидели, спрятавшись в камышах. «Жалко, что вы уезжаете, — грустно сказала Маргарет, пересыпая песок в ладонях. Она вдруг покраснела, и, дернув Энни за рукав рубашки, — девочка была в мальчишеской одежде, коротко стриженая, — что-то шепнула ей на ухо.

Серые глаза широко открылись и Энни изумленно сказала: «Да не может быть!»

— Только маме моей не говори, — умоляюще сказала Маргарет, — а то она разозлится. Хотя ей там, — девочка кивнула вверх по течению реки, — понравилось. Мы там так много ели, — сладко вздохнув, сказала девочка, — за весь год отъелись. Вождь маме целого оленя принес, представляешь?

— Не скажу я твоей маме, зачем мне? — рассмеялась Энни и, помолчав, спросила: «А это в щеку было, или как положено?».

Маргарет зарделась. «В щеку, конечно, еще чего не хватало!»

— Тогда это не считается, — важно заметила Энни. «Но, если бы это было, как положено, тогда вы были бы женихом и невестой, а вам еще рано. Пошли, — она вскочила, — мне надо складываться, капитан Смит скоро отходит, а еще Дэниела провожать.

Камыши раздвинулись, и Цезарь, залаяв, склонил голову набок. Маргарет поднялась, и, помахав рукой мальчикам, что садились в лодку, смущенно сказала: «Чарли обещал мне показать, как сети забрасывать».

— Иди уже, — подтолкнула ее Энни и рассмеялась.

Оставшись одна, она быстро нарвала мелких, невзрачных, светло-голубых цветов и пошла к огороженному кладбищу на другой стороне острова.

Два серых камня — большой и маленький, — лежали рядом. Энни опустилась на колени, и, прижавшись щекой к маленькому камню, шепнула: «Спи спокойно, братик». Она опустила цветы на камень и прочла:

«Николас Кроу. Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие».

Девочка вздохнула, и, поцеловав камень, искоса посмотрела на большую могилу:

«Преподобный Майкл Кроу. Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает», — шепнула она, и, перекрестившись, взяв один цветок из букета, — положила его на шершавый камень.

Полли и Покахонтас лущили кукурузные початки, сидя за кухонным столом.

— У моего отца новая женщина, — усмехнулась Покахонтас, — белая, с волосами цвета коры дерева и глазами, как небо. Красивая женщина, я слышала, как она стонала ночью в его палатке. У нее уже есть здоровая дочь, так что будут еще дети.

— Ты только не болтай об этом, пожалуйста, — сердито сказала Полли, оглядываясь.

— Болтать? — Покахонтас откинула черные волосы со смуглого лба.