Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Питер улыбнулся.

— Обедаю, с матушкой и отчимом, с женой сеньора Дэниела, а потом — работаю у себя в кабинете. Потом — спать ложусь. По воскресеньям хожу в церковь, а потом у нас гости обычно — сестра Дэниела со своими детьми, у нее двое, или отец сеньоры Полли с женой своей — у них тоже двое. Я с ними играю, гулять их вожу на реку, если мы в усадьбе — на лодке катаю. Вот и все, — он помолчал. «Ну, иногда еще с другом своим обедаю, но он тоже — много работает, Джон. Вот так и живу".

— И так дальше хотите? — едва слышно спросила Ракель.

— Нет, — он вздохнул. «Ну, то есть да, конечно, но я бы хотел со своими детьми играть, укладывать их спать, и потом сидеть у камина с кем-то, кому можно все рассказать, донья Ракель. И чтобы она меня слушала, а потом — он вдруг нежно улыбнулся, — я бы все равно работал, только я бы знал, что там, наверху, она ждет меня, и будет всегда мне рада. Вот, — он остановился и чуть пожал ее руку.

— Сеньор Питер, — он почувствовал, как дрожат ее пальцы, — если вы хотите, то я…я всегда, всегда буду вас ждать, и всегда буду вам рада, всю мою жизнь. И вы мне можете все рассказать, а я буду вас слушать. Потому что, — она прервалась и шмыгнула носом, — лучше вас нет на свете человека, и я вас люблю».

— Я ведь даже не думал, — он прижал ее маленькую ладонь к щеке. «Я даже не думал, милая моя, я боялся сказать, что я тебя люблю, мой Осенний Лист, счастье мое».

Цезарь выбрался из реки и, посмотрев на этих двоих, подумал: «Всем нравится, когда много воды». Он тихо подошел поближе, — эти двое делали что-то непонятное, — и от души отряхнулся.

Ракель взвизгнула, и на мгновение, оторвавшись от поцелуя, озабоченно сказала: «Я, наверное, что-то не так делаю, сеньор Питер, я ведь не умею…»

— Все так, — уверил ее мужчина, и, строго посмотрев на собаку, велел: «А ты старина, еще побегай, побегай».

Цезарь, радостно залаяв, пустился за какой-то птицей, а Питер потянул Ракель за собой, в высокие, закрывающие их с головой камыши. «Иди-ка сюда, — сказал он ласково, опускаясь на песок, устраивая девушку в своих руках. «Я об этом слишком долго мечтал, дорогая моя Рэйчел, и теперь до вечера никуда тебя не отпущу».

— А как же работа? — озабоченно спросила Ракель, неумело, робко, целуя его.

— Я, — счастливо рассмеялся Питер, откидываясь на спину, укладывая ее рядом, — беру сегодня выходной.

Вороненок проснулась рано утром, и, зевая, как была — в короткой холщовой рубашке, высунула растрепанную каштановую голову в открытые ставни каюты.

Небо над Порт-Роялем было нежного, светло-розового цвета, белый песок на берегу едва золотился под еще низким солнцем, и Вороненок, сладко потянувшись, пробормотала:

«Скоро и на юг, навестим родные места, так сказать».

Она села на высокой, узкой койке, поджав под себя ноги, и потянулась за большой шкатулкой черного дерева. Открыв крышку, Вороненок полюбовалась сиянием драгоценностей, и, грустно выпятив губу, рассматривая золотой браслет, сказала: «А ты полежи пока».

Девушка выбрала перстень — большой изумруд был окружен бриллиантами, и, подумав, не удержавшись, взяла еще один, — сапфировый.

Она встала и, скинув рубашку, осмотрела себя — она была высокой, стройной, с почти незаметной грудью и узкими, мальчишескими бедрами. На белой коже правого плеча красовался розовый шрам от пули. «Мозамбик, — темно-красные губы усмехнулись. «Может, вернуться в Африку? — девушка задумчиво потерла нос. «Хотя нет, там столько денег не заработаешь».

Она почти ничего не помнила — только высокую, стройную, смуглую женщину с зелеными, большими глазами, — как у нее, Вороненка, и нежным голосом. «Мою маму звали Тео, моего отца — Ворон, — шепнула себе девушка.

Иногда ей снились они — отец, с повязкой на глазу, с каштановыми, как у нее волосами, ласково обнимал ее, красивая женщина, в шелках, зеленоглазая, звала ее куда-то за собой.

Вороненок просыпалась и долго лежала, глядя в дощатую переборку каюты.

Капитан Энрикес только вздохнул, когда она спросила, что случилось с детьми сэра Стивена Кроу:

— Один вроде на севере пропал, другой — в джунглях, он миссионером был, а про остальных — не знаю, — он пожал плечами. «Две дочки у него, одна в Старом Свете, а вторая — погибла, когда она Ледяной Континент искал, еще младенцем. Хочешь, — он испытующе посмотрел на Вороненка, — рассчитаю тебя, езжай в Лондон, там, у Ворона, кажется, младший брат жил.

Все же семья».

Вороненок поиграла пистолетом и сердито сказала: «Я и английского почти не знаю, капитан, что мне там делать? Хотя, — она задумалась, — в шестнадцать поеду, вот. Хоть не с пустыми руками к родне явлюсь, — она звонко рассмеялась.

Девушка прошла в боковой чулан, и долго, с наслаждением мылась в пресной воде.

«Давненько, — проворчала она, скребя себя жесткой щеткой. Выплеснув лохань в ставни каюты, она оглядела порт — на кораблях потихоньку поднимались, кое-где уже чистили палубы, с камбузов тянуло готовящимся завтраком.

Она потрогала медвежий клык, что висел у нее на шее, вместе с крестом и стала одеваться.

Прицепив шпагу, засунув за пояс кинжал, и уложив в кожаные, потрепанные кобуры два пистолета — изящные, один с ручкой слоновой кости, а второй — черненого серебра, Вороненок, гремя по трапу высокими сапогами, спустилась на камбуз.

— А что, капитан спит еще? — поинтересовалась она у кока, принимая оловянную тарелку с жареной рыбой. «О, хлеб, — обрадовалась девушка, отрезая себе толстый ломоть.

— Ешь, пока дают, — сварливо велел кок, — а то потом опять будем на галетах сидеть.

— А капитан, — он рассмеялся, — и не возвращался еще, там, по слухам, он вчера троих взял, на два дня, так что, — кок поднял бровь, — как раз к отплытию его и увидим. Отнеси-ка ему, кстати, — он ловко упаковал рыбу и хлеб в холщовую салфетку, — а то, сама знаешь, поят там, хорошо, а вот с кормежкой — у них не очень, тем более с утра.

Вороненок было, посмотрела на бочонок с ромом, но кок сварливо сказал: «Капитан не велел. На вот, — он щедро разбавил вино водой, и протянул ей оловянный стакан.

— Кислятина же, — грустно заметила девушка, выпив.

— Бургундское на свои заработки покупай, — сочно ответил ей кок. «Вот же вы все, кто с французами плавал — избалованные».

Вороненок закатила глаза, и, сняв со стены виуэлу, пробежавшись пальцами по струнам, стала распеваться.

Дэниел открыл глаза и грустно сказал: «Ну вот, как всегда — не успел я тебя обнять, — и уже проснулся».

Он посмотрел на узкую кровать, и, потянувшись, пробормотав: «Эухения», — откинулся на подушку.

Она шла по проходу в церкви Святой Елены, под руку с адмиралом, и отец, потрогав Дэниела за плечо, шепнул: «Мама была бы так счастлива».