Бернард Корнуэлл - Смерть королей

— Слугу?

— Чтобы стирать. Делать всякое. Присматривать за мной. Благословит тебя Господь, если это будет девушка. Какая-нибудь молоденькая с симпатичными титьками.

Я осклабился. Невозможно было не любить Святого Кутберта Бесполезного.

— С симпатичными титьками? — строго спросил я.

— Если ты того пожелаешь, господин. Меня предупредили, что, скорее всего, ты меня зарежешь и превратишь в мученика, но я бы предпочел титьки.

— Ты и правда священник?

— О, конечно, господин, священник. Можешь спросить епископа Свитвульфа! Он сделал меня священником! Он возложил на меня руки и произнес соответствующую молитву.

— Свитвульф из Хрофесеастра? — поинтересовался я.

— Тот самый. Это мой отец, и он ненавидит меня!

— Твой отец?

— Мой духовный отец, да, но не настоящий. Мой настоящий отец был каменщиком, да благословит Господь его маленький молоток, но епископ Свитвульф дал мне образование и вырастил меня, да благословит его Господь, а теперь он меня терпеть не может.

— Почему? — спросил я, подозревая, каким будет ответ.

— Мне не дозволено об этом говорить, господин.

— А ты все равно скажи, ты ведь такой неблагоразумный.

— Я обвенчал короля Эдварда с дочерью епископа Свитвульфа, господин.

Значит, близнецы, которые теперь находились под присмотром Этельфлед, были законными детьми — факт, который расстроит олдермена Этельхельма. Эдвард притворялся, что это не так, на случай, если витан Уэссекса решит предложить трон кому-нибудь еще, а свидетель его первого брака был прислан под мою защиту.

— Боже, да ты глупец, — сказал я.

— Так назвал меня и епископ. Святой Кутберт Глупый? Но я был другом Эдварда, и он умолял меня, а она была прелестной малышкой. Такой красавицей, — вздохнул он.

— У нее были симпатичные титьки? — спросил я саркастически.

— Как два олененка, господин, — с готовностью ответил он.

Уверен, что я открыл рот от изумления.

— Два олененка?

— В Писании говорится, что превосходные груди похожи на двух оленят, господин. Должен сказать, я тщательно изучил этот вопрос, — он остановился, размышляя о том, что только что сказал, затем одобрительно кивнул, — очень тщательно! Хотя сходство все еще от меня ускользает, но кто я такой, чтобы сомневаться в святом Писании?

— А теперь, — сказал я, — все говорят, что этого брака не было.

— Вот почему я не могу сказать тебе, что он был, — заметил Кутберт.

— Но он был, — сказал я, и он кивнул. — Так значит близнецы — законные дети, — продолжал я, а он снова кивнул. — Разве ты не знал, что Альфред этого не одобрял?

— Эдвард хотел жениться, — ответил он просто и серьезно.

— И ты поклялся молчать?

— Меня грозили отправить во Франкию, в монастырь, но король Эдвард предпочел, чтобы я приехал к тебе.

— В надежде, что я тебя убью?

— В надежде, господин, что ты защитишь меня.

— Тогда бога ради, не броди по округе, рассказывая всем, что Эдвард был женат.

— Я буду хранить молчание, — обещал он, — я буду Святым Кутбертом Молчаливым.

Близнецы были с Этельфлед, которая занималась строительством своего монастыря в Сирренкастре, городе, находившемся неподалеку от моих новых владений. Сирренкастр был великим городом в те времена, когда римляне правили Британией, и Этельфлед жила в одном из их домов, прекрасном здании с большими комнатами и прилегающим двором с колоннами.

Дом когда-то принадлежал Этельреду-старшему, олдермену Мерсии и мужу сестры моего отца, и я бывал там в детстве, когда сбежал на юг от другого моего дяди, захватившего Беббанбург.

Этельред-старший расширил дом, так что к римской черепице добавилась саксонская солома, но он был комфортабельным и находился под защитой стен Сирренкастра.

Этельфлед велела своим людям разрушить некоторые римские дома и использовала камень для строительства монастыря.

— Зачем утруждать себя? — спросил я ее.

— Потому что такова была воля моего отца, — ответила она, — и потому что я обещала это сделать. Он будет посвящен Святой Вербурге.

— Это та женщина, которая напугала гусей?

— Да.

Дом Этельфлед был наполнен детским гамом. Там жила ее собственная дочь, Эльфвинн, и двое моих младших детей — Стиорра и Осберт.

Мой старший, Утред, все еще находился в школе в Винтанкестере, откуда писал письма, исполненные чувства долга, которые я не утруждался читать, потому что знал, что в них полно нудного благочестия.

Самыми младшими в Сирренкастре были близнецы Эдварда, они были еще младенцами. Я помню, как смотрел на Этельстана, завернутого в пеленки, и думал о том, как много проблем могло бы разрешиться лишь одним ударом Вздоха Змея.

В этом я был прав, но также и ошибался, и маленький Этельстан вырос в юношу, которого я любил.

— Ты знаешь, что он законнорожденный? — спросил я Этельфлед.

— Нет, по мнению Эдварда, — едко заметила она.

— У меня живет священник, который их венчал, — сказал я ей.

— Тогда вели ему держать рот на замке, иначе его похоронят с открытым ртом.

Мы находились в Сирренкастре, лежащем далеко от Глевекестра, где был дом Этельреда. Он ненавидел Этельфлед, и я беспокоился, что он пошлет людей, чтобы захватить ее или попросту убить или запереть в монастыре.

У нее больше не было защиты отца, и я сомневался, что Эдвард мог напугать Этельреда почти также сильно, как и Альфред, но Этельфлед отмела мои страхи.

— Возможно, его не волнует Эдвард, — сказала она, — но он в ужасе от тебя.

— Провозгласит ли он себя королем Мерсии? — спросил я.

Она смотрела, как каменщик отбивает кусок от римской статуи орла. Бедняга пытался сделать ее похожей на гуся, но добился только того, что она стала походить на злобную курицу.

— Нет, — произнесла она.

— Почему?

— Слишком много влиятельных людей на юге Мерсии нуждаются в защите Уэссекса, — отметила она, — и Этельред действительно не заинтересован в захвате власти.

— Правда?

— Не сейчас. Раньше — да. Но несколько месяцев назад он заболел и боится умереть. Он хочет заполнить то время, которое ему осталось, женщинами, — она едко взглянула на меня. — В чем-то он похож на тебя.

— Чепуха, женщина, — сказал я, — Сигунн — моя домоправительница.

— Домоправительница, — презрительно фыркнула Этельфлед.

— И она до смерти тебя боится.

Это ей понравилось, и она рассмеялась, потом вздохнула, потому что неразумный удар молотка каменщика снес печальной курице клюв.

— Всё, чего я просила, — промолвила она, — это статуя Вербурги и гуся.

— Ты слишком многого хочешь, — поддразнил я ее.

— Я хочу того, чего желал мой отец, — ответила она тихо, — Англию.

В те дни я всегда удивлялся, когда слышал это слово. Я знал Мерсию и Уэссекс, бывал в Восточной Англии и считал Нортумбрию своей родиной, но Англия?