Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая

Он повернулся. Уткнувшись лицом в подушку, он долго лежал, ожидая, пока пройдет боль, наполнившая, казалось, все тело.

Дина, напевая, сняла с очага котелок с кофе, и оглянулась — Рахели еще спала, дверь в сад была открыта. Ратонеро, лежа на траве, устроив нос на лапах, следил за голубями, прыгавшими по траве.

Дина не удержалась, и, рассмеявшись, потянулась: "Хорошо-то как!". Она налила себе кофе. Присев к столу, отодвинув раскроенное для заказчицы платье, женщина еще раз прочла записку от мужа.

— Милая моя Динале, на следующей неделе уже еду домой. Даже не могу сказать — как я по тебе соскучился, девочка моя, но теперь я всегда буду с вами. Конечно, привезу вам подарки. Рахели скажи, что папа, как вернется, будет ее баловать так, как раньше и не баловал, — Дина счастливо улыбнулась. Она посмотрела на изящный, тонкий рисунок внизу листа — город на холме, поднимающемся в небо, с узкими улицами, с черепичными крышами домов.

— Цфат, — подумала она и вздрогнула — в дверь постучали.

— Кто бы это, так рано? — пробормотала Дина. Быстро поправив платок, она ахнула: "Я же в светлом платье! Ладно, нет времени переодеваться".

Она распахнула дверь. Степан едва не зажмурился — она была в лазоревом, в цвет глаз, платье и таком же, вышитом серебром платке. Нежные мочки ушей, со скромными, маленькими серьгами, чуть заалели. Женщина, не смотря на него, сказала: "Доброе утро, рав Судаков. Что случилось, с детьми надо посидеть?".

— Позвольте войти, госпожа Горовиц, — уверенно ответил он и шагнул в дом, оставив дверь приоткрытой.

Рахели проснулась. Присев в своей кроватке, девочка потянулась за медной мисочкой и кувшином. Вымыв ручки, она зевнула и посмотрела на голубое, яркое небо в окне.

— Шабат сегодня, — радостно подумала девочка. "Мама даст мне свечу зажечь". Она поднялась и пробежала босыми ножками до маленького столика, что ей сделал папа. Рахели взяла молитвенник в красивой, шелковой обложке. Открыв его, девочка вздохнула — буквы никак не хотели складываться в слова. Она поводила пальчиком по строчкам и ахнула.

— Мама! — услышала Дина голосок сверху. "Мамочка!"

Дина отступила к лестнице и повторила: "Да что случилось, рав Судаков?"

— Он и на себя не похож, — подумала женщина. "Он обычно спокойный, глаза отводит от женщин, когда с ним на улице встречаешься, а сейчас как дышит тяжело, будто бежал".

Рахели спустилась вниз, с раскрытым молитвенником в руках: "Это же папа Ханеле и Моше, я его знаю".

— Я умею читать, — девочка встряхнула белокурой головой и нараспев прочла: "Шма". "Я все буквы в ней узнала, — гордо добавила Рахели и недоуменно посмотрела на взрослых.

— Уходи, — велел себе Степан. "Иосиф хотел согрешить с женой Потифара, но увидел лицо своего отца. Господь над тобой сжалился, не испытывай его терпение, уходи".

— Молодец, — смущенно проговорила Дина и откашлялась: "Рав Судаков, вы что-то хотели?"

— А, да, — он будто очнулся. "Ваш муж, госпожа Горовиц — скоро вернется? Мне с ним надо встретиться".

— На той неделе, перед праздником, — вежливо ответила Дина, взяв за руку дочь. "Дверь на улицу открыта, — увидела она, — так можно. И Рахели здесь, хотя ей нет еще трех, конечно. Ничего страшного. Да и рав Судаков такой благочестивый человек, он с женщинами вообще редко разговаривает".

— Спасибо, — он почему-то покраснел. "Счастливой субботы, госпожа Горовиц".

— И вам тоже, — отозвалась Дина, и проводила взглядом его широкие плечи: "Они же с Аароном в синагоге увидятся, и в ешиве. Зачем рав Судаков сюда явился?". Она хмыкнула и весело сказала дочери: "Умываться и за стол! Потом сходим, приведем в порядок ту комнату, что папа снял для работы".

— Папа будет писать Тору, — заворожено проговорила девочка. "И мезузы. Мамочка, — она полистала страницы молитвенника, — ты еще послушаешь, как я читаю? Я только "Шма" могу…, - Рахели погрустнела. Дина, присев, прижав ее к себе, шепнула: "Ты наша умница".

Женщина взяла дочь на руки, и выглянула на узкую, каменную улицу — она была пуста, рав Судаков ушел.

Дина прикоснулась кончиками пальцев к мезузе и захлопнула дверь.

Степан завернул за угол какого-то дома. Прислонившись к стене, она закрыл лицо руками. "А я ведь шел, чтобы…, - он почувствовал, что краснеет и тяжело вздохнул: "Надо тщательней исполнять заповеди. Все дурные мысли, все грешные устремления — именно от этого. Сказано же: "Возводите ограду вокруг Торы". Нельзя смотреть на женщин, нельзя говорить с ними. И с Ханеле я занимаюсь…"

Он вспомнил большие, дымно-серые глаза дочки, то, как она сидела над томом Талмуда, подвернув под себя ногу, подперев щеку рукой, грызя карандаш. Степан помотал головой: "Нет, нет, я не могу ей отказать, не могу ее разочаровывать. Ничего страшного не случится, лет через шесть ее уже и сватать начнут, Ханеле забудет о книгах". Он быстро пошел к Стене.

В маленьком проходе было людно. Он, оказавшись на мужской половине, взяв молитвенник, стал шептать Псалмы. "Даже на Лею нельзя смотреть, пока она не очистится, — напомнил себе Степан. "Поэтому нас Господь наказывает, поэтому не рождаются дети — из-за моих грехов. Это я, я во всем виноват. Сказано же — с женой надо быть скромным, тогда родятся сыновья. Надо окунаться в микву, каждый день, надо поститься…, - он почувствовал слезы у себя на глазах. Мужчина разрыдался, опустив голову, все еще повторяя: "И не будете блуждать, следуя за сердцем вашим, и очами вашими, как блуждаете вы ныне".

Уже выходя на улицу, он услышал звонкий голос: "Папа!". Ханеле взяла его за руку: "Я молилась за тебя и маму Лею. Не плачь, папа, — она посмотрела на отца, и напомнила себе: "Только хорошее, только хорошее".

Она слышала крики чаек над морем, звук выстрела, чьи-то отчаянные, горькие рыдания, а потом все затянула серая, непроницаемая мгла. Ханеле подумала: "Нельзя про это говорить, папа расстроится. Моше будет счастлив, а остальное…, - она тихонько вздохнула и повторила: "Нельзя".

— Забудь о том ребенке, — велел себе Степан. "Его нет, и никогда не было. Не ходи к ней на могилу, она тебе никто. От этого тоже — дурные помыслы появляются. Нельзя думать о других женщинах, нельзя их вспоминать. Я раскаюсь, Господь меня простит, и у нас будут дети. Аарон вернется — попрошу его проверить мезузы в доме, вдруг там буква стерлась, за это тоже Господь может наказывать".

— Папа? — робко проговорила Ханеле. Степан заставил себя улыбнуться: "Пойдем, проводишь меня до ешивы".

Рахели сидела в плетеной корзине, с восхищением рассматривая серебряные, с бирюзой бусы. Она приложила их к своей шейке и улыбнулась: "Красиво!"

— Это маме, — смешливо сказал Аарон. Отпив чаю, он откинулся на спинку кресла: "Никогда, никогда больше от них не уеду, я так скучал".