Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Но Розы он так и не увидел. Стало быть, радости Бокстеля ничто не омрачило.

Кортеж остановился в центре круглой площадки, под великолепными деревьями, украшенными гирляндами и надписями. Раздалась бравурная музыка, и вперед выступили юные девушки Харлема, чтобы сопровождать тюльпан до высокого пьедестала, где он будет красоваться рядом с золотым креслом его высочества штатгальтера.

Вскоре горделивый тюльпан явился взорам собравшихся, вознесенный на свой пьедестал, и мощная овация толпы, взиравшей на него снизу, эхом разнеслась по всему Харлему.

В этот торжественный момент, когда разразились рукоплескания, по дороге вдоль парка проезжал экипаж. Он продвигался медленно из-за того, что на дорогу все время выбегали дети, спасаясь от толчеи взрослых мужчин и женщин, заполнивших аллею до отказа.

Злополучный ван Берле – вот кто ехал в этой запыленной, потрепанной колымаге со скрипучими осями. Дверца экипажа оставалась открытой, и перед Корнелисом начала разворачиваться картина, которую мы в меру своих сил пытались изобразить нашему читателю.

Эта толпа, гомон, блеск и мерцание роскоши людских одежд и убранства весенней природы ослепили узника, словно молния, внезапно вспыхнувшая в полумраке его узилища.

Несмотря на упорство, с каким спутник уклонялся от ответа на попытки Корнелиса выведать что-либо о своей участи, наш герой в последний раз решился спросить, что означает вся эта суматоха, которая, на первый взгляд, будто бы лично его не касается:

– Сделайте милость, господин офицер, скажите, что это? – обратился он к сопровождающему.

– Как вы и сами видите, сударь, это празднество, – отозвался тот.

– А, празднество! – обронил Корнелис с угрюмым безразличием человека, уже давно отрешенного от всех радостей мира.

Экипаж между тем продвинулся еще на несколько шагов, и узник, помолчав, спросил:

– Престольный праздник города Харлема, надо полагать? Коль скоро я вижу цветы…

– Они действительно играют главную роль в этом торжестве, сударь.

– Ах, что за дивные ароматы! Какие очаровательные краски! – не выдержал Корнелис.

– Остановитесь, пусть господин полюбуется, – сказал солдату, игравшему роль кучера, офицер, поддаваясь порыву мимолетной жалости, свойственной только военным.

– Благодарю за любезность, сударь, – ван Берле печально покачал головой, – но мне больно смотреть на чужое веселье. Избавьте меня от этого, прошу вас.

– Как вам угодно. Значит, медлить незачем. Я только потому приказал остановиться, что вы задали вопрос, и потом, вы же слыли любителем цветов, в особенности тех, которым посвящен нынешний праздник.

– А каким цветам он посвящен, сударь?

– Тюльпанам.

– Тюльпанам! – вскричал ван Берле. – Это праздник тюльпанов?

– Да, сударь. Но коли вам такое зрелище неприятно, едем.

И офицер собрался дать приказ двигаться дальше.

Но Корнелис его удержал. Мучительное подозрение мелькнуло в его голове.

– Сударь, – дрожащим голосом спросил он, – не значит ли это, что сегодня состоится вручение награды?

– Награды за черный тюльпан? Ну да.

К лицу Корнелиса прилила кровь, дрожь пробежала по телу, на лбу выступили капельки пота. Затем, собравшись с мыслями, он решил, что праздник наверняка будет скомкан, ведь его черный тюльпан пропал: что праздновать в отсутствие цветка, подлежащего коронации, и человека, создавшего его?

– Увы! – вздохнул он. – Всем этим славным людям так же не повезет, как и мне. Ведь они не увидят великого торжества, на которое собрались, или по крайней мере оно будет неполным.

– Что вы имеете в виду, сударь?

– Я хочу сказать, – объяснил Корнелис, откидываясь в глубь экипажа, – что черного тюльпана не создаст никто, кроме одного человека, которого я знаю.

– В таком случае, – возразил офицер, – этот ваш знакомый уже создал его. Сейчас весь Харлем любуется этим цветком, который, вы считаете, еще не выращен.

– Черный тюльпан! – возопил ван Берле, наполовину высовываясь из дверцы. Где он? Где?

– Вон там, на троне, видите?

– Я вижу его!

– Ну что ж, сударь, – молвил офицер, – теперь пора ехать.

– О, сжальтесь, сударь! – взмолился ван Берле. – Не увозите меня! Дайте еще посмотреть! Как, неужели то, что я вижу, – черный тюльпан, действительно черный… возможно ли? О, скажите, сударь, вы видели его вблизи? На нем же, наверное, есть пятна, он не может быть безупречным, он только подернут чернотой, я уверен! Окажись я там, уж я-то мог бы сказать с точностью… О, сударь, позвольте мне выйти из кареты, дайте увидеть его поближе, я вас прошу!

– Вы с ума сошли, сударь? Как я могу?..

– Умоляю вас!

– Вы забыли, что находитесь под стражей?

– Да, верно, я арестант, но я человек чести, сударь, и я даю вам честное слово, что не скроюсь, не стану пытаться бежать. Дайте мне только взглянуть на цветок!

– Но я получил распоряжения, сударь, что я могу поделать?

И офицер снова повернулся к солдату-вознице, готовый приказать ему продолжать путь. Но Корнелис вновь остановил его:

– О, будьте великодушны! Вся моя жизнь зависит сейчас от вашей милости. Увы, эта жизнь, сударь, по всей видимости, уже не продлится долго. Ах, знали бы вы, как я страдаю, сударь, какая борьба кипит в моей голове, в моем сердце! Ведь, в конце-то концов, – в отчаянии продолжал Корнелис, – этот тюльпан, может быть, мой, тот самый, что был похищен у Розы! Поймите же, каково это, сударь: вывести черный тюльпан, увидеть его лишь на мгновение, убедиться, что он безупречен, истинный шедевр искусства и природы одновременно, и тут же утратить его, утратить навсегда! О, я должен подойти, взглянуть на него, потом убейте меня, если хотите, но я его увижу, увижу!

– Замолчите, несчастный, и сейчас же спрячьтесь в карету! Вон приближается эскорт его высочества штатгальтера, сейчас он поравняется с нами, и если принц заметит скандал, услышит шум, нам обоим не поздоровится.

Ван Берле, испугавшись за спутника еще больше, чем за себя, откинулся было назад, но не вытерпел и полминуты: не успели первые двадцать всадников проскакать мимо, как он снова рванулся к дверце экипажа, жестикулируя и умоляя штатгальтера, который как раз оказался поблизости.

Вильгельм, по обыкновению бесстрастный и невозмутимый, направлялся на площадь, чтобы исполнить свой долг председателя. В руках он держал свиток пергамента, который в этот праздничный день заменял ему жезл командующего.

Увидев человека, машущего руками и о чем-то умоляющего, а может быть, и узнав сопровождавшего его офицера, принц дал приказ остановиться. В то же мгновение его кони, подрагивая на своих стальных ногах, остановились шагах в шести от ван Берле, запертого в своем экипаже.