Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

Уже было светло, когда мы пришли в село Поляново, расположенное у небольшой речки Осьма. Мост, перекинутый через нее, был шатким и очень узким, а пройти по нему следовало множеству людей. Каждый хотел быть первым, и принц Евгений был вынужден командировать нескольких авторитетных офицеров на поддержание порядка. Сам он тоже принял в этом участие и предпринял все необходимые меры, чтобы обеспечить благополучную переправу артиллерии и других повозок.

Перед Семлево мы преодолели еще один, приток реки Осьма, он был намного больше первого. Тем не менее, войска шли без задержек. Они использовали и большие, прочные мосты, чтобы покинуть места, которые противник использовал бы с большой пользой для себя, если бы завладел ими. Семлево расположено на высоком и крутом холме. Внизу течет Осьма, которая, обтекая его почти полностью, делала это село совершенно неприступным.

К концу дня мы нашли убежище для принца в маленькой часовне, расположенной недалеко от этой реки, которая справа от Семлево делает крутой поворот, потом возвращается назад и выходит к дороге в том месте, где мы сейчас находились. Едва мы устроились, как вдруг внезапно появились наши маркитанты, которые, отправившись на поиски фураж, подверглись нападению казаков и были вынуждены бежать. Некоторые из них потеряли своих лошадей, другие – одежду. Многие получили многочисленные ранения от казачьих сабель и пик. Пришло время подумать об отступлении, и в то время когда обоз вице-короля понемногу двигался вперед, мы заметили неприятельские войска как раз в том месте, где мы собирались перейти приток Осьмы. Тут мы убедились, насколько важно в процессе отступления безопасно переходить каждую реку. Этот приток, хотя и не очень широкий, но глубокий, а моста не было. Люди и повозки вошли в воду. Наше положение ухудшилось, поскольку русские, наслаждаясь нашим бедственным положением, атаковали заднюю часть колонны, посеяв страх и панику среди огромной толпы, которая, оставаясь на другой стороне, оказалась перед необходимостью перейти глубокую, полузамерзшую реку с топкими берегами. Неприятельские пули свистели над нашими головами. За исключением этого, других сложностей при переходе через эту реку не существовало. Наступил вечер, и казаки ушли. Мы потеряли несколько фургонов – они застряли посреди реки, и нам пришлось их бросить.

Далее мы вошли в лес, прошли через него и по левую сторону заметили давно разоренную усадьбу. Ночевали мы возле небольшой деревни Рыбки. [131] Не сохранилась. – Прим. перев. У нас была конина и еще немного муки, обнаруженной в одном из фургонов. Каждому офицеру было выдано очень небольшое количество этой муки – отмеряли ее с помощью ложки, и этого количества хватало, чтобы он смог сделать себе немного «bouillie». [132] Bouillie – жидкая каша (франц.). – Прим. перев. Что же касается наших лошадей, мы удовольствовались тем, что отдали им ту солому, которая во время предыдущего марша служила нам подстилкой.

5-е ноября. Рано утром мы продолжили наше отступление, и без каких-либо неприятных приключений пришли в большую деревню, от которой осталось лишь несколько домов. Особенно нам понравился большой дом, построенный из камня, и мы назвали эту деревню «Каменный Дом». [133] На карте это место обозначено как Jalkov Postoia Dvor – Жалков Постоялый Двор. В действительности, это деревня Жашков, Смоленская обл., Россия. – Прим. перев. Если нам не удавалось узнать название города или села, через которое мы проходили, мы давали ему особое, свое название, с которым ассоциировался вид этого места, или какие-либо события, которые мы там переживали. Одну такую деревню мы назвали «Ура!», в честь ужасного казачьего крика, а другую – «Здесь нас разгромили». Мы не давали деревням названия, связанные с нехваткой еды, поскольку так было в каждой пройденной нами деревне.

До сих пор мы спокойно и смиренно терпели все наши несчастья, потому что верили, что они скоро закончатся. Перед уходом из Москвы мы думали, что в Смоленске наше отступление закончится. Мы верили, что потом мы воссоединимся с войсками, оставленными за Днепром и Двиной и, утвердив эти две реки в качестве границы нашей новой территории, уйдем в прекрасную Литву на зимние квартиры. Нас тешила мысль, что смоленские склады ломятся от всевозможного провианта, а наши потери будут компенсированы за счет 9-го корпуса, насчитывающего 25 000 свежих войск. Именно поэтому этот город был вершиной всех наших самых сладких надежд и заветных желаний. Каждый, кто изо всех сил старался дойти до него, был твердо убежден, что в его стенах навсегда закончатся все его страдания. Слово «Смоленск» звучало повсеместно, она стало лучшим утешением. В нем была магия. Оно символизировало счастливое избавление от всех наших бед и вселяло в нас мужество, крайне необходимое нам для борьбы с грядущими трудностями.

6-е ноября. Мы шли к Смоленску с удвоенной энергией. Мы приближались к Дорогобужу – а от него до Смоленска лишь 20 лье – и мысль, что через три дня несчастья наши закончатся, наполняла нас опьяняющей радостью; как вдруг воздух, до сих пор такой чистый и прозрачный, моментально стал сырым и холодным. Солнце скрылось в густом тумане, и повалил такой густой снег, что день стал похож на ночь, а земля и небо стали одним целым. Яростный, дико завывающий ветер, гнул ели до самой земли – все вокруг превратилось в ужасную белую массу.

Солдаты, тщетно пытавшиеся бороться с неистовым снежным вихрем, сходили с дороги и падали придорожные канавы – там их настигала смерть. Другие, изо всех сил пытавшиеся достичь цели, еле-еле тащились вперед. Жалкие, голодные, изорванные, дрожащие от холода и испускающие громкие стоны от боли и слабости. Они стали безразличны ко всему и не обращали никакого внимания даже на своих падающих и умирающих рядом с ними товарищей. Сколько несчастных в тот ужасный день, умирая от холода и голода, все-же пытались преодолеть смерть! Одни едва слышно шептали последнее прости своим друзьям и братьям по оружию. Другие же, перед тем, как испустить дух, вспоминали своих матерей, жен и родину, которую им уже не суждено было увидеть. Сначала холод сковывал их руки и ноги, а потом тело полностью окаменевало. По всей дороге тела умерших отмечались кучками наметенного на них снега, а несколько таких кучек в одном месте, образовывали волнистую поверхность, похожую на кладбище. Огромные стаи ворон с хриплым карканьем летали над идущими, а сопровождающие нас от самой Москвы стаи собак, которые все это время питались исключительно человеческими останками, выли так громко, словно они пытались этим приблизить этим тот момент, когда мы должны были стать их добычей.