Поль Феваль - Горбун

– Где портшезы? – нетерпеливо осведомилась госпожа под вуалью у командира гвардейцев.

– Сию минуту, ваше высочество, госпожа Гонзаго! – ответил тот. – Эй, Гийом! Клод! Живо!

Солдаты кинулись в кусты и вынесли оттуда два портшеза. В один сели Аврора и гитана, в другой – дама с вуалью.

– Куда прикажете, госпожа Гонзаго? – осведомился старший гвардеец.

– В мои покои на Кемкампуа, – ответила принцесса.

Сердце Франсуазы бешено заколотилось. Увлекая за руку внука, она стремительно подошла к носилкам принцессы и опустилась на колени.

– Милостивая госпожа! – запинаясь от волнения, произнесла она. – Меня зовут Франсуаза Беришон. Я уже несколько лет нахожусь в услужении у мадемуазель Авроры. А этого мальчика зовут Жан Мари.

Принцесса подняла вуаль, пристально взглянула на пожилую даму, улыбнулась и сказала:

– Ни слова больше. Сейчас пойдете вместе с мальчиком ко мне. Встаньте с колен и садитесь регент ядом со мной в портшез, – здесь места достаточно. Мальчик пусть идет пешком. Нам недалеко.

Так Франсуаза и Жан Мари Беришоны оказались в покоях принцессы.

Госпожа Франсуаза говорила, обращаясь к ней:

– Этот ребенок мне не сын. Это мой внук, сын моего бедного сыночка. Должна вам сразу сказать, добрая госпожа принцесса, что мой сын был совсем другим парнем. Шутка ли? 5 футов, 10 дюймов росту! Храбрый солдат и умер как настоящий герой.

– Вы были в прислугах у Неверов, милая женщина? – поинтересовалась принцесса.

– Все Беришоны, – с гордостью ответила Франсуаза. – Из поколения в поколение с незапамятных времен! Мой муж был конюшим у герцога Амори, отца герцога Филиппа. Отец моего мужа, его звали Гийом Жан Никола Беришон…

– Так это ваш сын, Франсуаза, – прервала принцесса, – доставил мне то письмо в замок де Келюсов?

– Конечно, благородная госпожа, именно он. И Господь свидетель тому, что всю оставшуюся жизнь он потом вспоминал об этом случае. Однажды он встретил в Энском лесу, – (он часто мне об этом говорил), – мадам Марту, вашу бывшую дуэнью, ту, что приняла на себя заботы о младенце. Мадам Марта узнала моего сына потому, что уже видела его в замке молодого герцога, когда носила ему ваши записки. Марта сказал моему сыну: «В замке Келюсов есть человек, который все знает, так что госпожа Аврора должна быть начеку», – она опасалась, как бы старому маркизу, вашему отцу, добрая госпожа не донесли, что вы замужем, и что у вас родилась девочка. Как-то раз, когда мой мальчик нес вам послание от Филиппа, его схватили солдаты, но потом, благодарение богу, отпустили. Тогда в траншеях у замка де Келюсов мой сын впервые повстречал шевалье де Лагардера, о котором часто мне рассказывал. Он говорил: «Шевалье красив, как Архангел Михаил в Тарбской церкви!»

– Да, – задумчиво промолвила принцесса, – он действительно красив.

– А какой отважный! – с воодушевлением прибавила Франсуаза. – Как лев!

– Настоящий лев! – вырвалось у до того молчавшего Жана Мари.

Госпожа Франсуаза окинула внука испепеляющим взглядом, и Жан Мари замолчал.

– Мой бедный сыночек, – продолжала Франсуаза, – рассказал мне обо всем: как Невер и Лагардер, пересылая друг другу записки, сговорились встретиться в траншеях, чтобы биться друг против друга на дуэли, и о том, как вместо дуэли они за несколько минут сдружились и вдвоем приняли бой против двух десятков вооруженных до зубов наемных головорезов.

Аврора де Келюс знаком попросила Франсуазу замолчать. Упоминание о той страшной ночи неизменно приносили ей страдания. Она повернула полные слез глаза к алтарю!

– Филипп! – прошептала она. – Единственный мой, любимый! Все это случилось вчера. Годы прошли как часы. Рана в моем сердце кровоточит и сегодня. От нее нет лекарства. Нет спасения.

При виде столь величавой скорби в глазах доньи Круц зажегся восторг. В ее жилах текла горячая кровь. Сильные чувства всегда внушали ей благоговение.

Госпожа Франсуаза с материнской укоризной покачала головой:

– Что поделаешь? Время есть время. Все мы смертны. Нельзя так убиваться, о том, что безвозвратно ушло.

Беришон, теребя в руках шапочку, с гордостью заметил:

– Бабушка говорит, как настоящий проповедник!

– Когда несколько лет назад, – продолжала Франсуаза, – шевалье де Лагардер ненадолго приехал во Францию, чтобы меня пригласить пойти к нему в услужение, я не колеблясь, согласилась. Почему? Да потому, что мой сынок рассказал мне все, все, до мельчайших подробностей, что происходило в ту ночь у замка. Ведь мой мальчик тоже был там. Умирая, герцог звал Лагардера по имени и говорил ему: «брат мой!»

Принцесса порывисто прижала руки к груди.

– И еще он говорил, – продолжала Франсуаза, – «будь отцом моей дочери и отомсти за меня». Мой сын никогда не лгал, благородная госпожа. Да и какая ему была бы в том корысть, если бы он вдруг надумал солгать? Словом, я вместе с Жаном Мари отправилась к Лагардеру в Мадрид. Шевалье полагал, что девочка уже стала слишком взрослой, чтобы по-прежнему оставаться с ним в доме вдвоем.

– Он так же хотел, чтобы у барышни был паж! – ввернул Жан Мари.

Франсуаза улыбнулась и, будто беспомощно, развела руками.

– Ребенок немного болтлив, – сказала она. – Что тут поделаешь? Уж простите его великодушно, славная госпожа! Словом, приехали мы с внуком в Мадрид, испанскую столицу. Господи, Твоя воля! Как я плакала, когда увидела бедную девочку! Живой портрет нашего незабвенного молодого синьора! Один к одному. Однако шевалье запретил мне говорить с девушкой на эту тему.

– И как же все это время… что вы находились в доме Лагардера…, как он… – принцесса подыскивала слова.

– Господи, Боже мой! – поняв вопрос, с пылом воскликнула Франсуаза. Ее лицо побагровело, и даже темный пушок на верхней губе от волнения задрожал. – Добрая благородная госпожа! Ни-ни-ни! Ничего такого ни сном, ни духом! Даже в намеке не было. Я и сама могла бы так подумать. Опасения матери мне близки, у меня ведь тоже был ребенок. Но за последние 6 лет я привязалась и полюбила шевалье, как родного. Он стал мне больше, чем родной. Просто не пойму, как к вам, мудрой и благородной госпоже, могли закрасться столь несправедливые подозрения! Ох, Господи, что же это я. От волнения я допустила бестактность. Нельзя забывать, с кем говоришь. Еще раз прошу, простите! Но тот, о ком идет речь, поистине святой. Ваша дочь рядом с ним всегда была как за каменной стеной, будто под защитой родной матери.

– Вы поступаете правильно, защищая того, кто нуждается в защите, – сухо промолвила принцесса. – Но я хотела бы от вас услышать подробности. Что же, моя дочь жила в уединении, ни с кем не встречалась ни с кем не дружила?

– Одна! Всегда одна! Одиночество в юные годы это такая мука, ваша светлость! И все же, если позволите заметить.