Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

По существующему тогда морскому уставу наказание матросов происходило следующим образом. Обнаженного по пояс провинившегося крепко привязывали либо к вертикально поставленной деревянной решетке люка, либо к грот-мачте (на матросском жаргоне это называлось «поцелуй капитанской дочки»), и на сцене появлялась кошка.

Нет, никакого отношения к ласковому домашнему животному это орудие не имело. «Кошка о девяти хвостах» (cat-o-nine-tails) — так на моряцком языке именовалась легендарная плетка с девятью длинными окончаниями из воловьей кожи. На конце каждого «хвоста» — плотный узел, а то и железная гайка. Один удар — и на спине девять болезненных кровавых ран.

Вся команда выстраивалась на палубе, громко зачитывался приказ и специально обученный член экипажа приступал к экзекуции. На «Баунти» эту незавидную роль вынужден был исполнять помощник боцмана, Джеймс Моррисон. Тот самый Моррисон, дневник которого является одним из основных источников нашей истории. Грамотный и умный моряк, он явно стыдился своей функции исполнителя наказаний. Ведь по должности ему приходилось публично сечь своих же товарищей, тех, с кем в трюме он делил стол и кров. Может быть, именно поэтому в его записках — ни слова о порках на борту «Баунти».

Согласно британским флотским законам, просуществовавшим вплоть до 1881 года, максимальное наказание не могло превышать тогда ста ударов за один раз. В этом контексте порция, полученная в марте 1788-го Мэттью Куинталом, кажется незначительной — «всего» 24 удара. А вот теперь послушаем, что такое девятихвостая кошка на самом деле.

«Кошка о девяти хвостах»

Александр МакКи в своей книге «HMS Bounty» цитирует одного из матросов: «…Между плечами ниже шеи я ощутил поражающий эффект, который прошел от ногтей на ногах в одну сторону и до ногтей на руках в другую, и ужалил в самое сердце, как если бы нож пронзил мое тело… Он возник во второй раз несколькими дюймами ниже, и тогда я подумал, что предыдущий удар был просто нежным по сравнению с этим… Я почувствовал, что каждый нерв моей плоти, от скальпа до ногтей на ногах, вздрагивает. Время между ударами тянулось долго и мучительно, но все же следующий удар происходил так быстро… Боль в моих легких была страшнее, чем, я думаю, на спине. Я почувствовал, что мое тело вот-вот разорвется на части… Я просунул язык между зубами, зажал и почти перекусил его на две половины. От крови с языка и с губ, которые я тоже кусал, а также от крови из легких или из какого-нибудь другого внутреннего органа, разорванного нестерпимой мукой, я почти задохнулся и почернел лицом…».

Не только адская физическая боль, но и публичное унижение, грубое низведение до «куска отбивного мяса с кровью» — вот что призвано было «воспитать нерадивого», сломить его волю. «Чтобы впредь другим неповадно было» — вот основной мотив такого наказания, и тогда и сегодня.

Порка Куинтала стала первой на борту «Баунти». Но, увы, не последней. Опережая события, скажем, что еще девяти морякам пришлось отведать кошки-девятихвостки от Джеймса Моррисона. Некоторым — не по одному разу. Всего 10 провинившихся по приказу Блая получили в общей сложности 229 ударов.

Справедливости ради надо отметить, что жестокость капитана Блая впоследствии была сильно преувеличена. Документы доказывают, что командир «Баунти» прибегал к наказанию поркой довольно редко (физическому наказанию он явно предпочитал моральное: психологическое давление, словесную брань и устные оскорбления). Для сравнения: Кук порол своих людей гораздо чаще, примерно два раза в неделю; и это считалось обычной практикой. Так что садистом-маньяком, получающим удовольствие от истязания несчастных матросов (каким его иногда изображают), Блай не был, отнюдь.

На следующую после экзекуции ночь температура резко упала с 62 °F до 51,5 °F (с 16 до 10 градусов по Цельсию), туман усилился. Команде выдали дополнительные постельные принадлежности и табак. В течение последующих десяти суток «Баунти» прошла вдоль неприветливых берегов Патагонии и Огненной Земли почти девятьсот миль на юг, постоянно находясь в окружении представителей местной фауны. Океан вокруг буквально кишел китами, дельфинами, морскими котиками и прочей живностью, в небе, касаясь парусов крыльями, парили многочисленные птицы. Почти каждый день матросам удавалось кого-нибудь изловить (12 марта — гигантского альбатроса, 13-го — акулу, 14-го — черепаху), и недостатка в дополнительной пище не было.

Позже, рассказывая об этих днях, юный Питер Хейвуд в письме к родителям [20] Это уже упоминавшееся письмо от некоего «шестнадцатилетнего гардемарина» Его Величества Корабля «Баунти», отправленное 17 июня 1788-го из Капстада (Кейптауна), было напечатано в местной газете Озерного Края «Камберленд Пакет» 26 ноября того же года. Первым эту публикацию обнаружил в старых подшивках Глинн Кристиан. Все эксперты единогласно сходятся во мнении, что этим юношей мог быть только Питер Хейвуд. поделился своими впечатлениями о китах: «…двое или трое из них время от времени приближались к кораблю с наветренной стороны и обдавали всех нас водой; тем самым они причиняли нам беспокойство, и, чтобы отогнать их, нам приходилось стрелять в них из мушкетов, заряженных пулями. Часто они выдерживали целых три попадания, прежде чем пошевелиться…».

Кашалот у берегов Патагонии

Накануне дня весеннего (в Южном Полушарии — осеннего) равноденствия 21 марта судно оказалось на широте Фолклендских островов и вступило в «воющие пятидесятые». Короткое лето закончилось точно по астрономическому календарю, и буквально в одночасье погода резко ухудшилась: снова похолодало (до 43,5 °F или 6 °C) и шквалистый ветер окреп до штормового. Танцы прекратились.

Через двое суток, 23 марта, «Баунти» оказалась перед входом в узкий восемнадцатимильный пролив Ле Мер, что разделяет крайнюю восточную оконечность Терра дель Фуэго (Огненной Земли) и остров Штатов (сегодняшнее название — Илья де лос Эстадос).

Судя по записям в судовом журнале, в тот день Блай распорядился зарезать одну из овец и приготовить ее для всего экипажа. Во всеуслышание капитан «Баунти» объявил, что эта, по его выражению, «приятная еда» призвана укрепить силы и поднять боевой дух команды перед решающим броском на юг, к Мысу Горн.

А вот что по этому поводу пишет Джеймс Моррисон, как всегда очень внимательный к вопросам корабельного питания: «Одна из овец умерла тем утром. Лейтенант Блай приказал подать ее взамен дневной порции свинины и гороха…». По словам помощника боцмана, несчастное животное весило не более пятидесяти фунтов, и мясо ее, видимо, оказалось совершенно несъедобным — большая часть «приятной еды» была выброшена матросами за борт. Запасливая команда вынуждена была довольствоваться кусками вяленой акулы, пойманной ранее («кожа да кости», замечает автор).