Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

— И вы имеете право ему возражать, — продолжает Флетчер. — Но если я буду разговаривать с ним, как вы, он просто прервет меня, поставит к мачте и, возможно, высечет; и, если он так сделает, это будет равносильно смерти для нас обоих, потому что я возьму его и прыгну с ним вместе за борт.

Пёрселл пытается успокоить юношу:

— Не обращайте внимания, это не будет продолжаться долго…

Но Кристиан, рыдая, все время повторяет:

— В проливе Индевора судно будет в аду… Я лучше десять тысяч раз умру, чем стану терпеть подобное обхождение… Я всегда исполняю свой долг, как надлежит офицеру и человеку, но сносить это постыдное обращение… Плоть и кровь не может выдержать такого отношения…

И так далее. Без всякого сомнения, несколько минут назад, в каюте командира произошло нечто из ряда вон выходящее. Мы можем только догадываться, что случилось между Блаем и Кристианом тет-а-тет, без свидетелей. Совершенно очевидно, что капитан, продолжая оскорблять своего помощника, пригрозил высечь его, как простого матроса. Но не исключено также, что Блай зашел еще дальше. Слишком далеко. Можем ли мы допустить, что он позволил себе немыслимое — распустил руки и, не сдержавшись, ударил Кристиана???

Нет, на самом деле: как объяснить столь неуравновешенное (если не сказать — истерическое) поведение Флетчера? Что конкретно, какое слово или действие взбесившегося командира довело молодого джентльмена до мальчишеских слез? Похоже, мы этого никогда не узнаем. Ни Блай, ни Кристиан, разумеется, ни словом не обмолвились о подробностях того рокового разговора…

Ближе к вечеру Блай, видимо, придя в себя и поняв, что сильно перегнул палку, посылает своего слугу Джона Смита к Флетчеру. И, как ни в чем не бывало, приглашает того отужинать вместе. Так на «Баунти» было заведено: младшие офицеры и гардемарины регулярно делили с капитаном вечернюю трапезу. Правда, многие (и прежде всего, Фрайер и Пёрселл) давным-давно отказались от подобной «привилегии»: даже неформальное, «дружеское» общение с Блаем за столом было для них невыносимым.

Теперь настал черед и гардемаринов. Кристиан нашел в себе силы учтиво отвергнуть приглашение. Джон Смит, не зная, что делать, обратился тогда к другим молодым людям. В результате отказались все. Кроме одного. Стюарт, Хейвуд, Янг и Тинклер, помня недавние оскорбления, проявили солидарность со своим другом Флетчером и не пошли в кают-компанию. По сути, гардемарины — неслыханное дело! — объявили капитану бойкот.

И только Томас Хэйуорд (тот самый, который, проспав на Таити бегство дезертиров, провел одиннадцать недель в кандалах) с готовностью согласился поужинать с Блаем. Очевидно, юноша изо всех сил старался реабилитировать себя в глазах командира. За что тут же подвергся обструкции со стороны своих товарищей. Молодые люди, презирая поступок Хэйуорда, решили не разговаривать с ним до конца плавания.

Никогда еще обстановка на борту «Баунти» не накалялась до такой степени. Накопившийся заряд возмущения уже приведен в действие, и часовой механизм начинает отсчитывать последние часы.

…Стоит теплая погода, ветер совсем стих. «Баунти» — в самом центре штиля, и паруса повисли, как белье на веревке. В восемь вечера на вахту заступает команда штурмана Фрайера. Перед тем как пойти спать, примерно в половине одиннадцатого, Блай выходит на палубу и распоряжается держать курс на закат, южнее острова Тофуа. Ориентир — возвышающийся на горизонте вулкан, дымовой столб которого виден издалека.

Внешне все спокойно. И только один человек на борту буквально сходит с ума. Флетчер Кристиан.

Конечно, в его воспаленной душе в ту ночь бушевала буря. Мне думается, один за другим у него вспыхивали и разгорались самые ужасные планы. В том числе и пощечина Блаю, и дуэль, и даже самоубийство — убежден, что молодой человек в тот вечер был готов на все.

Но, как только окончательно стемнело, родился еще один, не менее безумный и отчаянный замысел — бегство. Помимо всего прочего, Флетчер, кажется, чисто физически уже не может оставаться в одном пространстве с Блаем. Он хватает широкую и прочную обшивочную доску, лежащую у трапа слева по борту, и начинает мастерить из нее плот. Тайком не получается, на палубе в эти вечерние часы еще есть народ (может быть, Кристиан делал это немного демонстративно, словно обиженный ребенок; может быть, хотел привлечь к себе внимание окружающих). По свидетельству Моррисона, передавшего признания самого Флетчера, о его решении бежать узнали боцман Коул, плотник Пёрселл, а также гардемарины Джордж Стюарт и, как ни странно, Томас Хэйуорд, только что поужинавший с Блаем.

Удивительно: никто из них — даже Хэйуорд — не бросился тут же докладывать командиру о готовящемся дезертирстве, никто, если верить помощнику боцмана, не пытается его отговорить. Напротив, каждый из этих четверых дал беглецу в дорогу что-то от себя — кто бусы, кто гвозди, кто кусок жареной свинины, а Хэйуорд даже подарил Кристиану вещмешок, который ему сделал Моррисон. Скорее всего, пытался вернуть расположение своего бывшего товарища.

Куда Флетчер намеревался плыть на самодельном плоту? На близлежащие острова? Вперед на Тофуа или назад на Коту, до которых было примерно одинаковое расстояние — около десяти миль? Дальше у него вряд ли получилось бы. И что могло его ждать там? Как бы его, безоружного, встретили негостеприимные обитатели «Дружественных островов»?

К счастью, Кристиан вовремя одумался. Он оставляет недоделанный плот, спускается в кубрик и ложится в свой гамак.

Склянки пробили полночь, и вахту Фрайера сменила вахта канонира Пековера…

…То, что происходило на борту «Баунти» в течение последующих суток, 28 апреля 1789 года, сейчас расписано почти по минутам. Через неделю в Париже откроются Генеральные Штаты, и это станет началом Великой Французской Революции. Российская императрица Екатерина II ведет две войны на два фронта — с Турцией и Швецией. Джордж Вашингтон через два дня официально станет первым в истории президентом Северо-Американских Соединенных Штатов. А на другом конце Земли, у забытых богом диких островов в Южных морях, на маленьком корабле назрел бунт.

…Об этом дне написано очень много. В западной литературе о «Баунти», кажется, нет белых пятен, касающихся 28 апреля 1789 года.