Саша Ино - Шторм

Не замечая, как вышел из дома, как отвязал лодку, как направил ее в сторону маяка, я действовал механически, будто запрограммированный робот, варясь глубоко в каше из собственных мыслей и переживаний.

Но все же свежий морской воздух отрезвлял. Немного погодя я очнулся и стал себя осознавать. Огляделся — все шло хорошо: качающаяся на волнах лодка, моя скромная персона в ватнике и высоких ботинках и бескрайний простор величественного Океана.

А после осознания, я повел монотонные речи с лодкой, уносившей меня сквозь рифы прочь от острова в мое добровольное изгнание, я повествовал о своей боли обезумевшим чайкам, как и я, сбившимся со всех ориентиров и носившимся низко над бурлящей водой. Я смотрел на вздымающиеся волны — эти пенные легкие седовласого старика океана — и находил в их бунте отголоски собственных чувств.

Солнце только начало пробуждаться, лениво подбирая бока с линии горизонта, но так же отчетливо бросающее свою золотистую властную тень на вечно сердитого бога земных вод. Он нехотя покорялся и пускал в самое сердце тонкую дорожку яркого переливающегося сияния. Теперь восход солнца над черной холодной водой напоминал мне любовь, пронзившую мрак моей навсегда замерзшей мертвой души. Йохан стал моим солнцем, с ним я жил, испытывал радость, грусть, с ним я вкусил плоды счастья на самом неплодородном клочке человеческой вселенной. Но все кончается. И в противовес сегодняшнему рассвету в моей жизни наступал закат, я медленно вливался в существование, а море злорадно исполняло шторм.

Я благополучно добрался до маяка, минуя все рифы, и даже не замочил ноги, когда вылезал на землю. Океанский гнев, а может, безудержное веселье, только набирало обороты. Вода, окружившая меня со всех сторон, поднималась в пляс, кружа голову напару с пьяницей-ветром, колотившем меня по щекам морозными каплями соленой испарины. Мгновения не прошло, как кожу лица обветренно стянуло, а губы пересохли и трескались, сочась кровью с явным металлическим привкусом.

Я торопливо вбежал на маяк и спрятался на самой верхотуре боязливым паучком, скрываясь от всего мира под пледом. Стемнело рано, тучи, словно ревнивые жены, принеслись вслед за ветром, а удары воды о белый камень маяка поднимали невообразимый гул. Я зажал уши ладонями.

Холод. Тоска. Обреченность. Я зло вертелся на тахте и никак не мог найти нужного, не раздражающего каждую клетку моего тела, положения. Откинув одеяло, я вскочил и принялся ходить взад и вперед, беснуясь вместе со стихией за окном. Старые половицы скрипели в такт пугающему дребезжанию стекол, которые грозили не выдержать напора столь стремительного урагана.

Я подбежал к окну и прильнул к холоду стекла, оставляя ладонями и дыханием запотевшие следы отчаяния. Картину, что я увидел за окном, можно было бы нарисовать иллюстрацией врат ада. Колыбель воинственной воды качалась от горизонта до небес угрозой перевернуть землю, как маленький беспомощный кораблик, вверх тормашками. Я отшатнулся в страхе перед всемогущей беснующейся стихией. Мои руки скользили по стеклу, оставляя дрожащие во тьме влажные дорожки пальцев.

— Йохан, — прошептал я, объятый природным ужасом, — Йохан!

Я вновь рванул вперед. Ладони с грохотом ударили окно. Выдержало. А я бился птицей в стекла и звал своего любимого и дорогого человека, о котором так внезапно заболела душа. А что, если он вернулся?! Ведь, не получив от меня своевременного сигнала о прибытии, он вполне мог броситься за мной вслед, не осознавая всей опасности своим юношеским пылким умом? Что если…

— Нет, нет, это совершенно невероятно, — произнес я, проследив дрожащим взглядом, как огромная волна вздымается на груди океана и рокочущим полотном накрывает скалистый берег. Под глухую вибрацию от удара я с шумом сглотнул. Оцепенение не отпускало, держало, как великан — океан, в своих могучих руках, а я — маленькая соринка, не мог и противиться всеобъемлющему шторму, который ворвался в мою душу с морских долин, стирая все грани разумности.

— Йохан… — только и мог повторять я, смотря на рокочущее, перекатывающееся тьмой, чудовище за хлипким окном маяка.

С отрешением сомнамбулы я прилип к мониторам слежения за маяком и портовыми передвижениями входящих в бухту кораблей, они попискивали спокойствием желто-зеленых кнопок. Я запустил небольшой нетбук, мне разрешили его использовать в личных целях, и Йохану удалось настроить на нем icq, чтобы мы могли поддерживать связь в любой момент на удалении за пенной пропастью и рифами. Всегда быть рядом, в неизбежном тесном контакте.

Йохан!..

Прошла целая секунда, показавшаяся сотней часов, прежде, чем шарик загрузки мессенджера позволил мне войти в столь необходимую сеть. Я с надеждой и затаившимся трепетом сердца нажал на список друзей. Меня встретил единственный контакт, принадлежавший Йохану, и он был не он-лайн.

Меня затрясло. Руки похолодели, я почувствовал, как сводит скулы, а губы стремительно сохнут и белеют. Где-то под сердцем предательски заколола тревога. Я перевел дыхание и снова взглянул в монитор.

— Ты должен был меня ждать, всегда ждал, — прошептал я, с трудом выдыхая слова. — Ты всегда меня ждал.

Я с усилием сглотнул ком и поднялся на ноги. Сил оставаться на месте у меня не хватало, мне хотелось рваться вон отсюда, из моей каменной тюрьмы, к Йохану. Но что я мог? Моя маленькая деревянная лодочка с отнюдь не мощным мотором не выдержит напора стихии, и я, скорее всего, пойду ко дну. Хотя чего стоит моя жизнь? Я так часто заявлял, что мертв. Разве физическая смерть страшнее смерти моральной? Или я, как и все представители млекопитающих, испытываю животный страх перед неотвратимой неизбежностью смерти?! Бактерия! Тварь.

Я тронул губы подушечками пальцев и прикрыл глаза. Осознание своей слабой никчемности и ординарности нахлынуло штормовой волной. Я весь содрогнулся. Ни на что не была способна моя жалкая душа: ни на отчаянный шаг во имя любви, ни на изменение ничтожной жизни, а лишь только бесконечно жалеть себя и ругать обстоятельства, будто я сам не имел к ним никакого отношения! Все мои прежние заявления о смерти души были лишь игрой, ролью, на самом деле, я, как и все ныне живущие, очень трясся за свое существование, но просто придумал удивительно успешное оправдание собственной несостоятельности. Мертвец?! Да ничего подобного!

Ординарный трус, неудачник, с огромным чувством собственной важности, которое все эти годы мешало мне признать факт собственной посредственности. И даже личные отношения хоронил под могильной плитой собственных страхов и комплексов, мешая и себе, и своему партнеру в должной мере насладиться чувством нас связавшим. Как нелепо.