Роберт Говард - Стервятники Техаса

Техасец нахмурился при упоминании Хикока, которого не любили ни ковбои, ни стрелки, но кивнул, потому что был согласен с методами Дикого Билла. Тот факт, что согласно классификации Хикока, сам он попадал в категорию тех, кого следовало уничтожать, его нисколько не смущало.

— Вы лучше этого Глантона, — продолжал Миддлон. — Доказательство этому то, что Глантон лежит мертвый, а вы — живой. Поэтому я хочу предложить вам, то есть, тебе то же, что хотел предложить ему. — А потом он назвал зарплату, много больше, чем получали маршалы восточных городов. Однако чего-чего, а золота в Вапетоне было много. — И еще ежемесячный бонус, — добавил шериф. — Когда я хочу нанять стрелка, я готов заплатить за это, потому что торговцы и рудокопы ждут от меня защиты.

Коркоран на мгновение задумался.

— Только не просите меня отправиться в Канзас, — подвел он итог своим размышлениям. — После всех этих разборок в Техасе у меня не осталось кровников. Так что, наверное, стоит взглянуть на ваш Вапетон. Я принимаю ваше предложение.

— Хорошо! — объявил Миддлтон. Они обменялись рукопожатием, и шериф не без удовлетворения заметил, что правая рука Коркорана гораздо темнее левой. На этой руке перчатки не было уже многие годы.

— Тогда в дорогу, но сначала нам нужно избавиться от тела.

— Я заберу его пистолет и лошадь, и отправлю их его родственникам в Техас, — проговорил Коркоран.

— А тело?

— Грифы о нем позаботятся.

— Нет! — запротестовал Миддлтон. — Давай-ка лучше, как минимум, завалим его кустами и обломками.

Коркоран только пожал плечами. И отнюдь не мстительность порождала его черствость: ненависть к светловолосому стрелку не распространялось на валявшееся на земле бездыханное тело. Просто стрелок считал подобные похороны бессмысленной тратой времени. Он искренне, сильнее, чем это свойственно, скажем, индейцам или испанцам, желал всех видов погибели живому Глантону, но к мертвому телу не испытывал никаких чувств; он был просто равнодушен. Коркоран не ждал, что, случись с ним последняя в жизни неприятность, кто-то станет хоронить его труп, а не бросит его просто валяться на земле, и мысль о том, что грифы станут рвать его мертвое тело на куски, ничуть не волновала стрелка. По сути своей он был скорее язычником, чем добрым христианином. Для него тело человека после смерти было всего лишь тушей, которая гниет и уходит в почву, которая его породила.

Без лишних слов он помог Миддлтону перетащить тело в лощинку между кустами, принял участие в строительстве пирамиды из камней, а потом терпеливо ждал, пока шериф соорудит крест из сломанных веток. Наконец, Миддлтон воткнул свое творение в импровизированную гробницу и отправился за лошадью.

И вот уже по дороге на Вапетон застучали копыта; Коркоран вел в поводу жеребца Глантона. На луке пустого седла висел пояс с пистолетом мертвеца, на костяной рукоятке которого было одиннадцать зарубок, каждая из которых означала человеческую жизнь.

Шахтерский, а вернее, старательский городок Ущелье Вапетон раскинулся в широком каньоне между отвесных скал на крутых склонах: хижины, салуны и танцевальные залы раскинулись на южной стороне, а жилые дома выстроились по берегам речки Вапетон-Крик, что проложила себе путь по дну ущелья. Хижины и палатки тянулись на полторы мили в обе стороны от центра городка. Мужчины мыли золото во впадавшем в речку ручье и в его притоках, которые, извиваясь, протянулись в каньон по глубоким оврагам. И на многих таких притоках тоже стояли дома и палатки. Поэтому городок походил на огромного осьминога, раскинувшего свои щупальца во все стороны.

Все строения были или из бревен, или из неструганых досок, которые везли сюда через горы. Убогие и грязные или цветасто-элегантные, они стояли бок о бок. Чтобы жить тут, нужно было обладать определенным мужеством. Но чего уж, без сомнения, тут было в избытке, так это жизненных сил. Калейдоскоп цветов, постоянное движение — город рос и набирал силу. Здесь не было места сантиментам, и сложно было провести грань между черным и белым. Жизнь раскрасила все грубыми мазками. Люди, что приезжали сюда со всех концов Нового Света, без труда избавлялись от налета культуры, забывали о деликатности, о манерах поведения. Новая империя строилась на мускулах и выносливости. А люди грезили о великом. И хотя, по большей части, их ждали ужасные разочарования, ни одна мечта не казалась тут слишком безумной, и ни одно предприятие не выглядело слишком фантастическим, чтобы не оказаться реализованным.

Страсти в Вапетоне буквально кипели и клубились. Сапоги топали по дощатым мостовым, поднимая тучи пыли. Гремели голоса, тут и там то и дело вспыхивали драки. Пронзительные вопли смешивались со стуком костей и золотых самородков на игорных столах, а всплески веселья дополняли громкие ссоры в барах, где здоровенные парни полоскали запыленные за день глотки крепким алкоголем.

День прибытия Коркорана в Вапетон для его постоянных обитателей ничем не отличался от череды других, прошлых или будущих дней. Однако следующий за шерифом стрелок ясно ощущал разлитую в воздухе и буквально пропитавшую его угрозу: чувства и интуиция техасца развились благодаря той жизни, которую он вел, и перешли на уровень инстинктов — утратив выработанную за долгие года аномальную бдительность, он очень скоро превратился бы в корм для грифов. Поэтому Коркоран всегда был начеку и побеждал, действуя быстро и решительно. Прокладывая себе путь через караван груженых мулов, скрипучих фургонов и роящихся вокруг них людей, которые запрудили бессистемно проложенные улицы, техасец чувствовал на себе недружелюбный интерес множества самых разных людей. Разговоры замолкали, когда шериф и его спутник подъезжали поближе, а потом возобновлялись, но тема их явно была уже другой. Спину Коркорана буравили оценивающие взгляды, а тот, казалось, так и не мог понять, что эти люди высматривают.

Наконец Миддлтон пробормотал:

— Они знают, что я должен привезти с собой стрелка. Некоторые из этих парней — стервятники, хотя я и не могу этого доказать. Смотри внимательно.

Коркоран решил, что это замечание не заслуживает ответа.

Когда шериф и его новый заместитель добрались до игорного зала «Король бриллиантов», очередная группа парней, столпившихся в дверях этого весьма сомнительного заведения, уставилась на них с некоторым вызовом. Один поднял руку, приветствуя шерифа.

— Туз Брент — величайший из игроков в ущелье, — пробормотал Миддлтон, вернув салют. Коркоран мельком взглянул на стройного, элегантного мужчину в костюме из черного сукна: острое лисье личико, пронизывающий взгляд черных глаз — дамский любимец, неприятный, но не слишком опасный тип.