Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

— Что ж, как всякий подданный, тем более чиновник, вы имеете право подать Сыну Неба петицию, — бесстрастно сказал Ли.

— Гораздо надёжнее прибегнуть к посредству губернатора и министра Шэн Яня.

— В самом деле! Но, если вы ещё не знаете, губернатор Тао не любит совершать лишних телодвижений — во всех смыслах. Не говоря уже о том, что с Шэнами его связывает отнюдь не дружба.

Казалось, что мой собеседник намерен похоронить мою задумку, но по блеску в его глазах я понял, что он лишь меня испытывает, а сам уже успел развить её дальше. У меня были кое-какие мысли, однако мне захотелось послушать Ли, поэтому я тяжело вздохнул и признал, что оказался в тупике.

— С другой стороны, — ободрил меня собеседник, — никто не мешает нам обратиться за помощью к губернатору одной из соседних областей. Нынешний чжаоский правитель, Сунь Юшуй, у Шэнов на плохом счету — вы ведь знаете об истории с Босоногим Ланем? — но, кажется, наш южный сосед старается демонстрировать им благонадёжность, а кроме того, не прочь насолить губернатору Тао. В Лияне у него есть свои агенты, которые доносят в Ци о предложениях, звучащих в зале Державной Справедливости. Если циский губернатор узнает, что Тао по своей лености упустил выгодную задумку, он приложит двойные усилия для того, чтобы заставить его потом кусать локти.

Воспользовавшись сменой ролей в разговоре, я сам заговорил о трудностях: для успеха нашего предприятия Шэна ещё требовалось убедить, а у него на носу был бунт книжников.

— Бросьте, — отмахнулся Ли. — Вы видели императорского шурина и знаете, как он принимает решения: ему хватает медового голоска, звонкой монеты или порыва негодования. Что же касается книжников, вы правы, но немало правителей брались за смелые и дорогие затеи, как раз когда страна стояла на краю. Для Шэна это может обернуться падением, но и здесь воздержусь от поспешных выводов: если просьба будет исходить от местных властей, он проявит себя как заботливый государственник, пекущийся об окраинах. И ещё. Вы верно отметили, что к ярмаркам в Сицюэ дороги по всей стране столица брала под охрану — новая ярмарка позволит под благовидным предлогом наводнить своими людьми любые провинции, да ещё и снискать любовь северо-востока.

Вернулся господин Чхве, и цепочку стратагем мы достраивали уже вместе с ним. В неё хорошо вписался лиянский ревизор И Мэнкун — честный и самоотверженный чиновник, радеющий о благе своего края, но лишённый большого воображения. Сделать так, чтобы он загорелся идеей хоть на две недели превратить Янь в магнит для торговцев, а затем представил эту мысль Тао Ханьло, было нетрудно, и префект сказал, что сделает это сам.

— В Ци у нас тоже будет союзник, генеральный инспектор Чэнь Шоугуан, — господин Чхве переглянулся с Ли. — Но доставить ему послание лучше всего лично, с надёжным и немногословным человеком. Кого вы можете рекомендовать?

Странствующий администратор не успел назвать никого из гостевой слободы, как я, сам того не ожидая, выпалил, что готов сам отправиться в цискую столицу, Цанъюань, дабы не расширять круг людей, посвященных в замысел. Чхве задумчиво кивнул:

— Коль скоро мы делаем такую ставку на Ци, можно попытаться одним выстрелом поразить две мишени. На окраине области, чуть восточнее большого ущелья, находится урочище Цинбао. Оно пустует вот уже лет двадцать. Говорят, будто это место проклято, но я видел его сам: поверь мне, это прекрасное место, скала под ним — словно бастион, который вонзается в туман. Мне бы хотелось, чтобы ты, мой мальчик, приобрёл его под поместье.

— На ваше имя? — уточнил я на всякий случай.

— Отчего же? На своё, — префект выждал паузу, усмехаясь тому, как я опешил, затем продолжил: — Поручительства и векселя ты получишь дней через десять. Устроить покупку можно через того же Чэня. Путешествовать с больной ногой — не самое приятное, но очень тебе советую: когда дело в Цанъюане будет сделано, выберись в Цинбао — ты убедишься в том, насколько это спокойный и славный уголок.

— Но что если Тао Ханьло решит действовать и ходатайствовать перед Шэном?

— В таком случае, — Чхве отпил из чашки совсем уже остывший чай, — нам придётся действовать вместе с ним и быстрее него.

Военный совет ждал меня и дома. Чтобы не тревожить госпожу Яо и не смущать Мэйлинь, мы собрались в левом флигеле. Я коротко сообщил «тайным учёным», что при хорошем стечении обстоятельств уже через год у дуншаньского правителя появится средство, позволяющее передвигаться по воздуху. У Чжайбо от неожиданности присвистнул, а учитель Яо покачал головой:

— Это только полдела. О таких вещах я читал, и вреда от них может быть больше, чем пользы. К тому же летучий аппарат появится не у вас, а у вашего префекта. Как убедить его отправить экспедицию именно в направлении Антея — и включить в её состав хоть кого-то из нашего круга?

Я был уверен, что с последним проблемы не будет. А вот первое… Проще всего было бы скопировать карты с «индийского граната» и передать их господину Чхве, но это потребовало бы обозначить источник, а этого я делать не мог и не хотел. Второй вариант — выдать копии карт за очередную порцию работ Су Вэйчжао. Но и его я отмёл, опасаясь, что Чхве явится к беглому архивариусу за подробностями. Оставалось одно — «найти» эти сведения за пределами Дуншаня и доставить их правителю как случайную диковинку. Для этого представлялся и повод — можно было принести карты по возвращении из Цанъюаня. Единственная загвоздка — префект без труда распознал бы копию, сделанную в наши дни, и, не увидев оригинала, мог не поверить.

Барабанчик хлопнул себя по лбу, посмотрел на Яо и сказал:

— Двух мнений быть не может! Я знаю, к кому обратиться!

Как я уже рассказывал, таланты «тайных учёных» были весьма разнообразны — как и те пути, которые вели их на встречу с древностью. Одним из единомышленников отца был выдающийся художник-реставратор по фамилии Кан. Он родился в Чжао, в небогатой корейской семье, но благодаря счастливому стечению обстоятельств обратил на себя внимание местного покровителя художеств, а впоследствии сумел поступить в Императорскую академию живописи. Возможно, ему, как и Отражённому Фениксу, не хватало собственной фантазии, но он дал бы любому фору в том, что касается трудолюбия и знания старины.

Вскоре Кан осознал, что его призвание не создавать, а восстанавливать. С трепетом влюбленного он искал каждой встречи с образчиками древнего мастерства, изучал стили, технику и материалы старинных работ. Когда же смотритель Запретного города пригласил его для воссоздания орнаментов государевых опочивален (работа, от которой он, к слову говоря, по скромности отказался), заказы посыпались на реставратора со всех сторон. Причём вельможи и их избалованные отпрыски чаще жаждали не восстановить какую-то утраченную реликвию, а получить новодел, по виду не уступающий антиквариату. И Кан внезапно открыл в себе новый талант — отлично имитировать и подделывать древность, но это никак не умаляло его любви к древности неподдельной.