Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Эмилу казалось, что бомбы падали ему на голову. Беспомощность и ужас, вызванные грохотом и ярким светом, леденили сердце. Разум отказывался воспринимать то, что видели глаза.

Эмил закрывал глаза и до боли ясно видел бегущих обезумевших людей — мужчин и женщин, оглохших и ослепших детей. Люди среди развалин и стен огня, среди горящих домов и огненных рек, среди обваливающихся крыш и домов. Эмил видел Коле, Марусю, Белину. Может быть, надо спуститься вниз? Но чем он мог помочь? Ничем.

Нет ни часов, ни минут. Нет времени, отсчитываемого стрелками на часах. Есть только ночь и прошлое. Есть только боль в сердце. И мысль, возвращающаяся к дням, которые канули в вечность. Впрочем, он никогда не чувствовал себя свободным: быть профессиональным революционером означает очень многое. Свобода требует от тех, кто борется за нее, сильнейшего напряжения.

Маруся…

Он видел ее маленькой девочкой с огромными глазами. Она смотрела в корзину со свинцовыми литерами, к которой ее маленькие пальчики находили «ее» букву «М». Корзина принадлежала Димитру Теохарову. Он действительно считал ее своей партийной типографией. К тому времени Марусе исполнилось восемь лет. Когда же она нашла свою букву «М»? Он напрягал память. Как долго у них в доме работала подпольная типография? Марусе уже исполнилось восемнадцать лет, и она теперь разносила отпечатанные нелегальные материалы. Он увидел ее в тяжелые годы: туберкулез уже проник к ним в дом. Несмотря ни на что, она сохранила твердость.

«Сначала сестра, потом мама, потом и я. Но у меня вроде прошло. Я сказал себе: «Только не от туберкулеза. Не хочу умирать от туберкулеза…» Он должен воевать! Он должен отомстить за маму, за маленькую сестренку, которая из-за нищеты ушла из жизни.

Перед мысленным взором Эмила предстал отец. Еще молодой. В доме у них собрания. В тырновском квартале тоже собрания.

Гешев теперь наверняка арестовал старика. Он беспощаден. Нет, он просто верен себе. И такое приходится испытывать на старости лет. Но Эмил не мог оставаться в руках Гешева. Ведь он знал так много. Отец наверняка понял, почему он совершил побег. Ему даже казалось, что отец сам предложил бы ему это, если бы у них появилась возможность поговорить с глазу на глаз.

Эмил разжег костер. Внизу полыхал пожар. Горела столица. А над ней — чистое звездное небо. Сердце у Эмила ныло. И все же не так-то легко сломить человека, нашедшего в себе силы сначала попытаться покончить жизнь самоубийством, а потом ускользнуть от полицейских агентов.

Эмил стал осматривать свои вещи. Ему казалось, что в горах ему придется пожить еще дней десять — пятнадцать. Все его вооружение — перочинный нож из Габрово. Свадебный подарок Ивана. Ах, этот Иван! Может быть, он поэт? Или мечтатель? Так или иначе у зятя поэтическое дарование было налицо. Иван работал круглосуточно, причем на самом опасном участке борьбы…

По веткам дерева, росшего над шалашом, бегала белка. Эмил, чтобы она не убежала, сидел неподвижно. Улыбался. А она мыла лапками мордочку.

Когда-то, лет восемь назад, Белина спросила Эмила, уж не из железа ли сделаны коммунисты. Ей хотелось хоть немного быть похожей на них. Теперь она в Дирекции полиции. Она вправе считать, что похожа на них.

Свекор казался ей стариком, ожившим из святого писания, по-библейски мудрым, человечным, как в сказках, верящим в торжество правды.

Еще когда он познакомился с Белиной…

Эмил все еще считал, что поступил тогда как молокосос, как мальчишка. Тридцать четвертый год. Он стоял и смотрел на окно дома на противоположной стороне улицы. Ему улыбались две девочки. Эмил взял бинокль и стал рассматривать их.

А утром он уже ломал голову над тем, как бы познакомиться с той, у которой была большая русая коса. Но ничего не мог придумать. Другая девушка на первый взгляд показалась ему несколько грубоватой. Наконец он принял решение стоять у входа в ее дом и ждать. И как только она выйдет…

Как обычно, утром он пошел за газетой. Девушка с косой как раз возвращалась из булочной. Они посмотрели друг другу в глаза: Эмил ног под собой не чуял. Оба улыбнулись. Девушка покраснела, потом нахмурилась.

— Извините… Я хотел с вами познакомиться, — с трудом проговорил Эмил.

…Внизу София полыхала пожарами. Но постепенно пламя утихало. Наверное, пожарная команда, войска, жители пытались укротить огонь. Белка по-прежнему сидит на ветке. Внизу, под горой, шумит река. Откуда-то доносится птичий гомон. В нем столько жизни, солнца, радости! Эмил неподвижно сидел у костра и смотрел на огонь, а мысли уносили его в прошлое.

…Он и не думал, что ревнив. И вдруг почувствовал, что напряжен, как натянутая струна. Свет от множества ламп отражался в озере Борисовского сада. Играл оркестр. Кругом толпилась молодежь. Белина вся сияла от радости. Они танцевали. И вдруг какой-то незнакомец пригласил ее танцевать. Помрачневший Эмил разрешил. Пока она не вернулась, он молча кусал губы.

— Пойдем. — И он встал.

Белина пошла рядом с ним.

— Эмо, куда мы идем?

Он набирался смелости предложить ей стать его женой.

— Эмо, куда мы идем?

Эмил вспомнил отца, встретившего их со слезами радости на глазах:

— Хорошо, сын. Значит, решили создавать собственное счастье? Семью? Хорошо! Будьте счастливы!

…Он помнил все подробности церемонии венчания: прикосновение холодного металла венчальной короны ко лбу, дрожащие руки Белины, благословения попа, от которого разило мастикой, полумрак церкви святого Георгия, своего отца, вставшего перед входом в церковь так, чтобы видеть сына и сноху и в то же время не переступать порога этого храма глупости и хитроумной спекуляции доверием людей.

Февраль тридцать пятого года…

Шел дождь. Стало холодно. Уже конец мая, а здесь все равно что в последние дни февраля в городе.

Эмил двигался с трудом. Его измучила высокая температура. Беспрерывно кружилась голова. Случилось то, чего он особенно боялся. Он заболел.

Эмил уже не утешал себя тем, что быстро поправится. Он знал свои силы и знал болезнь. Нет тепла. Не хватает продуктов. А лекарства? Две таблетки аспирина, случайно найденные в кармане, уже проглочены, а пользы от них никакой.

Он боялся, что уходит из жизни, а полиция тем временем вытягивает душу из арестованных из-за него, умирающего. И решил так: как только почувствует, что конец близок, если к тому времени не свяжется с товарищами, спустится в город и сдастся. Появление Эмила в полиции превратит торжество Гешева в еще одно его поражение.

Единственное, что он мог сделать, это оттянуть самый тяжелый период болезни. И он начал собирать крапиву и есть терпкую зелень. Она заменит продукты. А может быть, и лекарства.

Как и договорились, Манол пришел в воскресенье. Он рассказал, что Мария Молдованова арестована. Эмил потемнел. Девушка стояла у него перед глазами, и сердце его разрывалось на части.