Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Стоянов ругался себе под нос. Руки у него дрожали.

— Что же это получается, Гешев? Мы вроде сильные, а вот…

— Не знаю, господин генерал. Если бы была моя воля, я бы собственными руками ухлопал тысяч пятьдесят.

Разочарованный, генерал встал и вышел из кабинета Гешева. Шофер дремал в машине. При появлении хозяина сразу же вскочил.

— Домой!

— Есть домой!

Он жил один. Без близких. Никого не хотел видеть около себя. Так чувствовал себя много лучше. Генерал дремал в машине, сидя рядом с шофером. Пытался думать, но не мог: слишком много выпил в тот день.

Дома сразу же разделся и лег на диван. Заснул тотчас.

Его разбудил резкий телефонный звонок. Уже наступил день, и солнце ярко освещало комнату. Он поднял трубку и замер. Звонил секретарь Богдана Филова. В трубке послышался хриплый голос:

— Очень прошу вас, господин Стоянов, будьте любезны прийти к господину профессору до обеда. Собственно говоря, лучше всего немедленно.

Богдан Филов. Первый человек в Болгарии. Самый надежный приятель фюрера. Доверенный человек царства и царя. Человек, сделавший блестящую политическую карьеру. Возможно, потому что умел лучше всех кланяться и хитрее всех обделывать свои делишки. А когда понадобится, действовать без компромиссов. Генерал начал лихорадочно одеваться. Он знал, что означает благосклонность Филова в этой стране, потому и не хотел ничем рисковать перед господином профессором.

Богдан Филов принял генерала холодно. Хотя бы сделал вид, что хочет встать. Нет. Он вел себя как хозяин.

— Садись, Кочо. Садись.

Генерал сел в кресло и положил фуражку на колено. Пригладил волосы. Успокоился. Богдан Филов просто так не вызывает. На пустяки он не станет тратить время.

— Ну, как там с партизанами? Надеюсь, скоро покончишь с ними?

Генерал знал, что не из-за этого его вызвали сюда, и машинально проговорил:

— Постараюсь, господин профессор.

— Хорошо, Кочо, хорошо. И все же я не понимаю, зачем тебе понадобился Никифоров. Уж не думаешь ли ты, что мне приятно сознавать, что он существует?

Ошеломленный, генерал молчал. Он не очень-то разбирался в дипломатии и вряд ли мог предположить, каковы же соображения «самого первого человека».

— Так, Кочо, так. Нельзя делать из Никифорова героя. Никифорову предстоит еще заговорить. И не думай, что только он подключился к работе на московскую разведку.

— Я думал, господин профессор, что припугну остальных генералов. На мой взгляд, случай с Никифоровым после случая с Заимовым говорит о том, что в нашем генералитете не все в порядке.

— Согласен. — Профессор нахмурился и попытался поймать взгляд своего подчиненного и гостя. — Это, к сожалению, так. Его величество намеревается отложить разбор дела Никифорова, чтобы заняться им после войны. Мы приставим к нему охрану из одного-двух агентов, и практически Никифоров перестанет мешать нам. Впрочем, он и так уже вышел из игры. Теперь мы должны сыграть роль сильных. Даже если это не так.

Онемевший генерал только кивнул головой.

Он не мог понять до конца значение вмешательства господина профессора. Только одно окончательно стало ясно ему: фон Брукман сообщил об их разговоре Бекерле и Берлину. А Берлин уже сообщил Богдану Филову свое решение: Никифоров должен еще многое рассказать. И только тогда профессор принял решение.

Спускаясь по лестнице, Кочо Стоянов грозился лично расправиться с Никифоровым сразу же, как только иссякнут силы. То есть тогда, когда новое тайное оружие позволит добиться перелома в войне и снова начнется победный поход на Восток и Запад, когда Москва попадет под сапог фюрера.

Гешев смотрел исподлобья на арестованную Марию Молдованову. Для него эта девушка была слабым успокоением, самообманом, потому что главного все еще не нашли. Может быть, он провалился сквозь землю? Как ему было известно, Молдованова представления не имела, где находится Эмил, но хотел проверить, так или это. Если она заговорит и сообщит, где он скрывается, значит, он плохой полицейский. А Гешев именно сейчас хотел доказать обратное. В Болгарии у него нет соперника, а немецкие полицейские только мастера пытать. И ничего больше.

— Барышня, мы с тобой перебросились лишь несколькими словами, — гнусавил он и всматривался в ее испуганные глаза, — а ты уже решила прикинуться хитрой и попытаться обмануть меня.

— Господин Гешев, я знала, что меня ждет, если я обману вас, и я не солгала. Даже если мне и доверяли когда-то, то теперь не верят. Никто из их семьи.

Гешев улыбнулся и ударил ее по губам гибкой металлической линейкой.

— Ну что же… Ври, ври, а я буду делать вид, что верю тебе. Так, что ли? Значит, ты не принимала участия в организации побега?

Мария вытерла кровь с губ:

— Как же я могла принять участие в том, о чем узнала от агента, охранявшего квартиру!

Гешев позвонил. Появился полицейский.

— Позови Петрова! Немедленно!

Мария слышала имя этого следователя и вздрогнула. Начался ее путь по кругам ада. Она закрыла глаза. Главное — не выдать случайно чего-нибудь такого, что могло бы навести следствие на след Эмила и возможные его связи.

В комнату вошел ленивый на вид человек. Он встал рядом с очередной жертвой и спросил:

— Что прикажете, господин начальник?

— Займись ею. Покажи ей всю таблицу умножения, пока не заговорит. Потом приведи сюда.

Следователь схватил девушку за волосы и вытащил из кабинета Гешева. А начальник решил выпить кофе. Когда полицейский принес поднос с чашечкой кофе, Гешев кивком головы показал на следственную камеру:

— Иди скажи Петрову, чтобы не перебарщивал. И чтобы через пять минут приволок ее сюда.

Полицейский вернулся и растерянно произнес:

— Господин начальник, господин следователь Петров передал ее Гармидолу… и тот за пятнадцать минут разукрасил ее так… Она потеряла сознание.

Гешев устало пожал плечами:

— Ничего. Пусть завтра попробуют, как она переносит электрический ток. Надо поработать над ее прической и сделать ей «маникюр». Но пусть не перебарщивают. Пусть только вырвут ей ногти. И пусть задают ей только такие вопросы: кто из рабочих «Эльфы» коммунист? Где скрывается Эмил Попов и кто поддерживает с ним связь?

Полицейский отдал честь и повернулся кругом. Его обязанности сводились к тому, чтобы передавать подобного рода сообщения. И только иногда, когда у него было плохое настроение, он отправлялся подзаняться с каким-нибудь самоуверенным арестантам. Он любил вскочить арестованному на грудь и прыгать, прыгать, пока ему не крикнут, что он уже отправил допрашиваемого к святому Петру.

— Ты к ней не прикоснешься! Слышишь? — крикнул ему вслед Гешев. Это значило, что девушку будут мучить больше, чем других, но сохранят ей жизнь.