Дмитрий Чудсков - Озеро Варыш

— Как хорошо, что всё в порядке.
Нужды в проверке никакой,
Верстой обходят недостатки
И плоть, и душу сей святой.

С тобой готов в огонь и дым,
До края света и за край!
Мы улетим, мы воспарим.
Ну, где же твой речной трамвай?

Ах да, и о Пилоне, кстати.
Проблему предстоит решать.
Тут вот бы что хотел сказать я…
— Не смей его так называть!

— Ты рассердилась? Это зря.
— Да ну тебя уже, ей-богу.
Оставь, не трогай ты меня.
(Хотел обнять я недотрогу).

— Вадим, сейчас же прекрати,
Я чувствую, Пилон всплывает,
Прошу, подальше отойди —
Он ничего о нас не знает.

И я застыл: вот-вот всплывёт
Стальной брутальный кит.
И женщину он отберёт.
И чужака он оттеснит.

Суровый, в панцире веков,
Он мне не даст её присвоить,
И будет вся моя любовь
И толики его не стоить.

И вдруг раздался плеск — он всплыл
Почти что рядышком у ног.
Как будто пёс, что приуныл,
Он носом на песочек лёг.

Ура! От сердца отлегло,
Он вовсе даже и не злой.
Железный, ну так что с того?
Я понял — он и впрямь живой.

Иной воскликнет: «Прекратите
Нести нелепицу и бред!
За дураков нас не держите,
Машин живых на свете нет».

Не веришь — не неволю, что же,
Знать, мой рассказ не для тебя,
Но я клянусь, что сердцем, кожей
Я осязал его от носа до руля.

Есть у машин сердца и лица.
Коли не веришь ты опять,
Тогда переверни страницу
Иль вовсе отшвырни тетрадь.

Верну к Пилону свой рассказ.
Пусть с ним не поболтаешь,
Его я руку не потряс,
Но иногда ведь понимаешь

Без слов. И стало мне понятно:
Я принят в братство пилигримов,
Хотя и маловероятно,
Но вдруг… сей серый мир покинув,

Не сгинув, выйдя прогуляться
В иные, лучшие сады,
Случится с многими встречаться,
И сквозь волшебные пруды

Мы вынырнем: я — в лунно-белом,
Она — в небесно-голубом.
Хоть… обладают ли там телом?
Ах, все условности потом.

Клаврат, уннеги за столами
Встречают как героев нас
И угощают пирогами,
И пиво пенится и квас.

Стефаний: «Нам пути открыли,
Перемещайся, без проблем.
А раньше, раньше так мы жили?!
Где ж бочка? Медовухи всем!»

Мои мечты прервала Соня.
Опять куда-то нам спешить.
— Подумать можно, что погоня.
С Пилоном дай поговорить…

«Туши костёр быстрее… эй!
Цепляемся, уходим в море».
Пилон на трос налёг сильней,
И оба судна на просторе.

И снова Соня у штурвала.
И, «Вьюгу» подхватив под борт,
Мы двигались в составе счала,
Покуда не нашли фиорд.

Там был причал и дом с трубой,
Лесок с облезлою скалою
Да купол неба голубой,
Что примерзал ко льду зимою.

— Край света здесь, иль я не я.
А дальше, очевидно, рай?
Здесь всё кругом по-э-зи-я.
Отсюда выглянем за край?

— Красиво здесь? — спросила Соня
— Как в сказке! Захватило дух.
И телефон здесь не трезвонит,
И сердце лёгкое, как пух.

Вот, что такое гений места.
— Я здесь живу, а вот мой дом, —
И пригласила было жестом.
— Дом классный.
— Да ты не был в нём!

— Потом. Ты покажи Пилона,
Всё-всё мне интересно в нём.
Ведь не секретная там зона?
— Да нет, конечно же, пойдём.

Мы вновь вернулись на корабль,
Где я уж был, да только в рубке.
Как интересно. Древний кабель
Из медной телефонной трубки.

Компас семнадцатого века.
Приборы сталинских времён.
Походная библиотека —
Старинных книжек миллион.

Все в древних кожаных обложках,
Хрустят шершавые листы.
— Ух ты, в серебряных застёжках.
Тяжёлая, её читала ты?

Неужто их читал Клаврат?
Качнула Соня головой:
— Не спасся ни один трактат.
Наш остров скрылся под водой.

Теперь там бездна, мрака мрак,
Там глубина глубин.
Туда не донырнёт никак
Ни рыба, ни дельфин.

Пилон нырял — чуть не погиб.
О, как трещали переборки!
Вернулся — на борту прогиб.
Тогда поставили распорки.

Я восторгался. Все каюты
Роскошны были, как дворец.
Довольно блеска и уюта,
Но оказались, наконец,

Мы в отделении машинном.
Здесь от пайол 11 11 Пайол — настил в трюме судна. до дымохода
Не только было всё старинным,
Но погибало без ухода.

Навеки склёпанный, остыл
Котёл на мощной раме.
Он без протопки опочил
И зря давил фундамент

Своей тяжёлой чёрной тушей.
Здесь было всё кругом такое.
Сказал я Соне: «Ну, послушай!
Тут всё как будто неживое.

Из механизмов и машин
Остался только дизель главный.
Весь в масле он стоит один.
Насколько он ещё исправный?

Пятидесятых. Надо понимать…»
— Сороковых… коришь меня?..
— Машины нужно уважать,
Ну, право, так нельзя.

— Тяну с ремонтом, я всё знаю,
Я всё надеюсь… и Пилон…
Ему я тело обещаю.
Он терпит, ждёт и любит он.

Пройдя сквозь узенькую дверцу,
Мы попрощались с кораблём.
Его изношенное сердце
Я болью ощущал в своём:

— Пилон, уж ты мне друг навек,
Уже люблю тебя как брата!
Но ты давно не человек,
Будь сильным и смирись с утратой.

Ты дорог ей в её воспоминаньях,
Ты дорог ей как нынче есть.
К чему ей разочарованье.
Кем ты окажешься, бог весть?

Машину новую поставим,
Избавим от старья и лома,
Компьютеры, всё-всё доставим,
Общаться сможем по-иному…

Но всё, пришли. Дверь отворилась,
Ласкает ухо скрип петель.
Ужель уют? Иль всё приснилось?
И нас ждёт ужин и постель?

Наутро я один проснулся.
Встревоженно к окну метнулся,
Туман повис, не шелохнулся,
Я в нём огней не замечал,
И на заброшенный причал

С письмом в руках, раздетый, вышел.
Меж строк я голос Сони слышал:
«Ушла с Пилоном на три дня».
Да что ты, Соня… Как же я?..
Она с Пилоном… БЕЗ МЕНЯ.

Идут глубинами и в шквал,
В её руках скользит штурвал.
Я, верно, глупо ревновал,
Но чёрный змей пробрался в грудь,
Любовь пытаясь умыкнуть.

Она и впрямь его любила,
По палубе не шла — парила,
Ах, как ложилась на перила
Её рука, не описать,
Не поделиться, лишь страдать.

А от меня она хотела,
Чтоб я вернул Пилона в тело,
Так как душа не улетела.
Нет, Соня, я не чародей,
Я не Пилон и не Иссей.