Дмитрий Чудсков - Озеро Варыш

Всё кончилось. Мотор пошёл вразнос:
Не выдержал он скоростей заброс.
Своё сказали травмы и износ.
Сквозь борт умчался в море маховик,
Я рядом услыхал тюлений крик.

Там что-то ухнуло, он треснул и утоп.
Всё было кончено. Машина жизни — стоп.
Над озером поднялся пара сноп.
Как глубока теперь его могила,
Варыш-могильщик заровнял, как было.

Разорванное силами инерций,
Погибло механическое сердце.
По глупости на части разлететься —
Ох, незавидная кончина
Для механизма, для машины.

Но для героя так уйти на смерть!
Не в доке сгнить, а пролететь как смерч!
Устроил же он шум и круговерть!
Погиб в сражении за любовь Пилон-кузнец.
Достойнейшая жизнь, достойнейший конец.

Два тюленя вслед нырнули
Там, где плавали обломки,
И без устали вдогонку,
Но по воле провиденья

Вновь обратно повернули.
Место глубины глубин,
Где ни рыба, ни дельфин
Не осилят погруженья,

Где навеки канул остров,
Было там. Сгустилась тьма.
Так и не достигнув дна,
Поспешили на поверхность.

Кислородный голод острый
Изменил нам направленье,
Вроде видел просветленье,
Да в глазах вот-вот померкнет.

Я тюленьей этой жизни
Не заметил, не усёк,
Вылетел, как поплавок.
Воздух в лёгкие ворвался,

Словно в вакуумной призме
Кто-то резко кран отрыл.
Холод тело охватил,
Сзади плеск воды раздался.
Чётко отработал таймер,
Мы спаслись, помолодели,
Из последних сил сумели
Ухватиться за понтон.

Завершились испытанья.
Я ль, не я тому виновник,
Но любовный треугольник
Разрешился не добром.

Только Сонины рыданья
Оглашали берега.
Бессердечно «НИКОГДА!»
Злое эхо отвечало.

Это значило: старанья
Человеческие тщетны,
Дальше все пути запретны.
Я не выиграл, всё пропало.

Что же дальше? Дальше так:
Отловив с плота одежды,
Мы развесили их между
Нависающих берёз,

Подсушили кое-как.
Нёс обратно нас понтон,
Что в последний миг Пилон
Отдал нам. Уже без слёз

И практически без слов,
Добрались вдоль бережка
До родного островка,
Где поломанный причал.

Здесь и бросили швартов,
Только здесь не лучше было.
Соня, словно тень, скользила
Мимо. Я держался и молчал.

Я надеялся и ждал,
Что принцесса вдруг проснётся,
Улыбнётся, огрызнётся, —
Я любому был бы рад.

Я её всё убеждал
Уезжать обратно в Питер.
Там ведь, что ни говорите,
Наш чудесный Летний сад.

Может, там отпустит горе.
Долго ль коротко, и вот
С острова все тот же плот
Нас отвёз к большой земле,

С Ладожским простились морем.
Быстро станции мелькали,
К Петербургу подъезжали
Мы на «Северной стреле».

Он ещё был Ленинград —
Ну да ладно, это к слову —
Зажили мы, слава богу,
Вот уж месяц, вот уж год.

Я был счастлив, я был рад,
Не хотел в миры иные.
Будни, как и выходные,
Шли без бурь и без невзгод.
Вроде горе утихает,
Время лечит, время — врач,
И упруги, словно мяч,
Вечно юные тела.

Только вдруг всё ускользает,
Как меж пальцами вода.
Снова злое «НИКОГДА».
Впрочем, Соня уж ждала…

Как-то Соне захворалось,
Закружилась голова.
Ей всё снилось, что трава
Всюду клонится от ветра.

Это часто повторялось.
Мысли, вещи, сны кружились.
Что так ветры расшалились,
Поняла порой рассветной.

***
Пора ей было к розовой скале,
Чтоб уходить не где-то, а в Уннеге,
Где лес родной и каменные бреги,
Где уходили чёлны за простор.

Мы склоном шли в вечерней полумгле,
На верх скалы, где та врезалась в небо.
Здесь зависала колесница Феба,
Пред тем как понестись во весь опор.

Она сказала: «Разведи костёр,
В него уйду, я над судьбой не вольна,
Но ты не бойся, мне не будет больно.
По зову ветра я, как Пона, ухожу.

Прощай, Уннега, край лесных озёр,
Ты долго на руках меня носила,
Ты мне дарила молодую силу
И отгоняла сглаз и ворожбу.

Напиток жизни выпит мной до дна,
До самой капельки — закаты и рассветы,
Всё испытала: страсти, зимы, лета,
И на спине меня носил единорог.

Не верится, как жизнь была полна!
Из-за меня летел свинец, ломались шпаги…
А ты всё опиши да не жалей бумаги,
Чтоб не пропал последний монолог.

Ещё узнала я о множестве миров
И как они приоткрывают тайны.
Мне льстит, что на Земле я не случайна
И в мир иной меня не просто так зовут.

В ИНОЕ медленно сдвигается засов,
Терпеть и ждать — стезя у нас такая,
Пока мы только топчемся у края
И потешается вышестоящий плут.

А Вы! Мои любимые мужчины,
Земные спутники, Вадим, Пилон,
Хотя ты здесь и уж за гранью он,
Я верю, верю, что в реальности иной

Мы встретимся. Вселенские пучины
Не смогут разлучить нас нипочём…
Ну… всё. Я не жалею ни о чём.
Последний поцелуй, почти уж неземной,

Пора, я ухожу… И бог с тобой.
И отступила на огонь.
Я вздрогнул, а её ладонь
На миг к моим губам прижалась,

Костёр взлетел над розовой скалой
И разом выгорел дотла.
Она ушла, она ушла,
И даже пепла не осталось.

В подкорке где-то, в подсознанье,
Всё верим мы, что Новый год
Уж точно счастье принесёт,
Исполнит давние мечтанья.

Давно миллениум умчался вдаль,
Салюты, тосты, ликованье,
На будущее упованья,
Но прошлого немножко жаль.

И двадцать первый не такой уж новый,
Я от него не жду побед.
И от работы толку нет,
Да там директор бестолковый.

Тружусь себе, ни шатко и ни валко,
Своей наукой дома занимаюсь,
А в институте от безделья маюсь.
Да! Я же выехал из коммуналки!

Теперь в тиши, почти у края леса,
Живу в добротном и уютном доме,
За завтраком пью кофе на балконе
И не спеша просматриваю прессу.

Могу такую жизнь себе позволить,
Ведь Соня мне по завещанью
Всё отписала состоянье.
С чиновниками лишь пришлось поспорить.

И дом, и «Вьюга» — всё моё.
Арендовал я даже остров.
И выкупить хочу — пока непросто.
Да, это суета всё, бытиё…

Ведь я богат, почти бессмертен,
Точней, могу отодвигать свой срок.
Любим друзьями, только одинок.
Порою замкнут и инертен.