Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

Но никто из встретившихся завсегдатаев клуба даже и не спросил меня о причине исчезновения. Им не было дела до меня, их интересовало золото, франки и доллары. Поболтав с одним другим, кивнув головой любезно раскланявшемуся крупье, я прошел в комнату старшин и, присев на диван, закурил папиросу.

— Месье Базилевский, не хотите ли посмотреть, как проигрывает свой лиры итальянец? — проходя мимо, предложил дежурный старшина клуба. — Прямо оперетка…

Мне было лень подняться с места, и я неохотно ответил:

— А что в этом интересного? Ведь в игорном доме всегда одни выигрывают, другие проигрывают…

— Да это не игра, а спектакль… Итальянский офицер, какой-то маркиз, а с ним чудесная женщина…

Я обрел дар речи:

— С женщиной? Маркиз?

— Именно! Он пытается быть хладным, как лед, и невозмутимым, как скала… Хотя, я-то это вижу, одна маска… Он вот-вот сорвется, сдадут нервы…

— А она?

— Вот она-то кипит, волнуется, не в силах скрыть свое смятение… Но красотка, скажу вам, первый сорт.

Я уже был на ногах.

— Как старый боевой конь, услышавший звуки полковой трубы, — засмеялся старшина, но я уже был в дверях «золотой комнаты».

Никто не заметил меня, взоры всех игроков и зрителей были устремлены на стол крупье, на котором сверкало золото и лежали кипы кредитных билетов.

Да, это был он, маркиз Октавиани, высокий, смуглый, изящный и в то же время — я чутьем понимал это — растерянный и жалкий. Внешне вряд ли кто-нибудь, кроме меня, крупье и двух-трех завсегдатаев игорного дома, понимал это, но нас, людей, видавших всякие виды на зеленом поле, встречавших разные характеры и манеры людей, эта деланная невозмутимость не обманывала. Маркиз, по-видимому, поставил на карту последние деньги, все, что еще оставалось у него. Анна Александровна, стоя за ним, внимательно наблюдала за игрой.

— В банке тысяча семьсот долларов. Месье и медам, делайте вашу игру.

Игроки и наблюдавшие молчали. Только что была бита карта итальянца и «мазавших» на него людей.

— Какая по кругу карта бита банком? — тихо спросил я знакомого шулера, лихорадочно следившего за игрой.

Он мельком взглянул на меня, узнал, улыбнулся и прошептал:

— Шестая… И вся за банком!

— Месье и медам, в банке тысяча семьсот долларов, делайте игру, иначе снимается банк, — еще любезней произнес крупье.

Итальянец вздохнул, и тут выдержка изменила ему. Несмотря на смуглый цвет лица, было видно, как он побледнел, провел рукой по волосам, посмотрел на свою даму и смущенно сказал:

— К сожалению, таких денег со мной нет.

— В таком случае, господа, банк… — начал было банкомет.

— Прошу, банк!

Все повернулись ко мне. Итальянец, по-видимому, не узнав меня, спросил по-французски:

— Весь?

— Да, маркиз, с вашего позволения, я иду на весь банк. — И тут, делая вид, что только лишь сейчас увидел Анну Александровну, поклонился ей.

— Банк продолжается, — металлически ровным голосом проговорил крупье. — Мечу. — И, с треском вскрыв новую колоду карт, он вопросительно взглянул на перса, державшего банк.

Тот кивнул головой. Крупье проверил мои деньги, смешал их. В кучу с остальными и профессионально ловко сдал карты персу и мне.

Перс медленно, еле-еле вытягивая карты, заглянул в них и коротко воскликнул:

— Восьморка!

Зал замер. Крупье тихо, в ожидании дальнейшего, вопросительно смотрел на меня.

Перс опять, но на этот раз уже звонко и торжествующе, повторил:

— Восем… восморка!!

Я открыл свои карты.

— Девятка — кладя их на стол, спокойно сказал я.

Перс даже привскочил с места.

Итальянец отступил на шаг, растерянно улыбаясь. Завсегдатаи шумно поздравляли меня. Крупье сгреб лопаточкой кучу золотых. Здесь были и царские десятки, и американские «игли» [4] Игли — золотые двадцатидолларовые монеты с изображением орла. , и английские гинеи, и турецкие лиры. Я рассовал по карманам деньги, небрежно комкая в кучу бумажные фунты, зеленые доллары и коричневые пезеты.

Банк был сорван. Игроки обсуждали только что закончившуюся битву. Совершенно потерявший самообладание перс, горячась, что-то говорил старшинам, тыча пальцем в мою сторону, но его никто не слушал.

Доллары контрразведки оказались счастливыми, и я с улыбкой глядел на все еще шумно негодовавшего перса. Но сегодня он не являлся «рябчиком» или «бараном», как окрестил их Татищев. Нет, сегодня был только случай, всего-навсего случайность, я просто решил, что должен же после пяти или шести удачных карт выпасть наконец банкомету «жир», то есть проигрышная карта. Это и случилось.

Я поспешил в фойе, чтобы встретить Анну Александровну и маркиза. Швейцар сказал:

— Они минут десять, как вышли из подъезда.

Было около одиннадцати часов. Зная нравы ночного Севастополя, я вернулся назад, поднялся по лестнице наверх и через черный ход вышел на противоположную сторону. Пройдя по плохо освещенной улице квартал, я сел в фаэтон и приехал домой.

У меня был свой ключ, но в передней меня встретила нарядно одетая хозяйка.

— А наследник престола? — вытягивая вперед голову, спросила она.

— Его высочество пожалует в полночь, — серьезно ответил я.

— Как интересно… Я еще институткой любила читать про таинственные приключения. Надеюсь, вы одобрите меня, я купила вина «абрау», паштет, скумбрию, сыр и сладкий пирог. Конечно, за ваш счет… Vous comprenez… надо ж нам принять как следует такую особу.

— Все очень кстати, тем более что я не ужинал, а наследник престола, в силу известных обстоятельств, всегда голоден… Да, хорошо бы еще чаю… А вот это вам, уважаемая Клеопатра Георгиевна, за труды и инициативу, — я протянул ей десятидолларовую бумажку.

— Ах, вы щедры, мой друг, как набоб ! — пряча за корсаж деньги, умилилась вдова капитана — А чай будет с вареньем и сладким пирогом.

Сыщик пришел ровно в двенадцать. Он был сдержан, предупредителен и только недоумевающе косился на хозяйку, расточавшую в его сторону восторженные верноподданнические взгляды.

— Она что, нездорова? — поинтересовался он, когда вдова капитана, налив нам чаю, попрощалась.

Я постучал пальцем по лбу.

— Я так и думал.

Новостей у претендента на всероссийский престол было не много.

— Ротмистр наш, — прихлебывая чай, доложил он, — отправлен на фронт, но донос на вас и Татищева написал.

— Кому послал?

— Генералу Врангелю, в военный совет. Вот он, у меня, — и Литовцев вынул из кармана пакет.

— Почему у вас? — беря конверт, спросил я.

— Господин ротмистр, считая меня вашим кровным врагом, доверил его мне, чтобы я самолично сдал его завтра в приемной барона.

— Что еще?

— Капитан Голоскухин дрожит за свою шкуру. История с ротмистром напугала его… Приказал мне день и ночь следить за вами.