Барбара Нейгауз - Радиосигналы с Варты

Когда Тадеуш ушел, из-под лестницы вышел Василий, который все это время стоял там наготове, чтобы в случае чего броситься на выручку друзьям.

— Ну, что ты скажешь относительно этого знакомства? — спросил его Эрнст.

— Я думаю, что мы с ними подружимся, — ответил ему Василий, ставя автомат на предохранитель.

Главная квартира Тадеуша находилась в двух километрах юго-восточнее Люблинца, в небольшом селе, где на легальных условиях жили многие бойцы его группы. Другие же, подвергавшиеся преследованиям, находились, как правило, в убежище. Сам Тадеуш довольно часто появлялся в имении старого Пилава, у которого фашисты забрали его предприятие, милостиво разрешив бывшему хозяину работать там до тех пор, пока туда не пришлют немца — переселенца из Германии. Пока этого не произошло, да и по мере приближения фронта к этим местам вряд ли могло произойти.

После первого разговора с немецкими патриотами именно туда и направился Тадеуш со своими сопровождающими. Собравшись в одной из комнат, поляки делились между собой впечатлениями о встрече. Командир поляков был готов оказать немцам патриотам поддержку, но его солдаты высказали мнение, что было бы неплохо выпросить у немцев два-три автомата в качестве платы за оказываемые им услуги. Особенно недоверчивым оставался Срока, который считал, что немцы сказали много, однако подтвердить, что они говорили правду, никто не может. И вообще, по его мнению, в первую очередь следовало бы убедиться в том, что они имеют дело с испытанными солдатами, а не просто с людьми, носящими оружие.

Само собой разумеется, последнее слово осталось за Тадеушем. Предложение выпросить у немцев оружие не противоречило его собственному желанию. Но в голове он вынашивал и другой план, который состоял в том, чтобы присоединить эту восьмерку смельчаков к своей группе. Мешало этому только то, что Люблинец для них — всего лишь промежуточный пункт действий. Тадеуш прекрасно понимал, что это значило: длительность пребывания антифашистов в этом районе во многом зависела от их боевых возможностей. И он хотел по мере собственных сил создать таковые для них. И притом сделать так, чтобы на деле можно было убедиться в боеспособности патриотов.

Выслушав мнение своих соратников по борьбе, Тадеуш отправил их спать. Самые важные решения он, как обычно, принимал один. Долго командир расхаживал взад и вперед по комнате, пока не принял окончательного решения. Вечером он сел на свой велосипед и направился к Франтишеку.

Эрнст увидел в окошко собиравшегося уехать Тадеуша и окликнул его. У антифашистов в это время работала рация: шел сеанс очередной радиопередачи, и Макс с наушниками на голове что-то быстро записывал на листок бумаги. За его спиной стоял Андре и через плечо смотрел на бумагу. Вилли и Фриц сидели в своем углу, шепотом о чем-то переговариваясь.

Когда Тадеуш вошел в комнату, Андре молча кивнул ему, чтобы не мешать радисту. Тадеушу хотелось получше рассмотреть рацию, но Эрнст увел его в угол, где Иван из окошка внимательно наблюдал за местностью. Вскоре к ним подошли Андре и Вилли. По их просьбе Тадеуш подробно рассказал о положении в городе и в районе, а чтобы они лучше все поняли, он начал издалека, еще с предвоенных времен.

Польский город Люблинец, расположенный на границе с империей, никогда не был богатым городом, однако его жители находили себе работу на кирпичном заводе, камвольном комбинате и многочисленных лесопильнях. Многие из жителей работали на металлическом или на сталеплавильном заводе.

С приходом фашистов город изменил свое мирное лицо: школы были мгновенно превращены ими в солдатские казармы, где разместились личный состав гитлеровского гарнизона, рота выздоравливающих и личный состав полиции и жандармерии. Однако были в городе места и похуже. Так, например, в здании бывшей тюрьмы теперь содержались политические заключенные, хотя и носила она, казалось бы, довольно безобидное название «Основной лагерь Лобен». Допросы в ней проводил комиссар по уголовным делам по фамилии Байер. Специальные команды карателей с немецкими овчарками выискивали для него в городе и окрестностях многочисленные жертвы. Большинство арестов в городе производилось по указанию фюрера гестапо Христиансена.

— Для людей, схваченных фашистами и брошенных в застенок, имелось три возможности умереть, — говорил Тадеуш. — Некоторые из них оказались не в силах пережить арест и первые допросы. Многих гестаповцы отправили в Ополе. Кому из них удалось пройти через это и оказаться в концлагере, мы не знаем, как не знаем и того, остались ли они в живых. Мы никогда не забудем и врача-эсэсовца по фамилии Ойлер, которому разрешалось использовать заключенных как материал для проведения своих страшных опытов. Он экспериментировал над ними как хотел, а затем попросту умерщвлял свои жертвы, впрыскивая им яд. В бывшей больнице гитлеровцы организовали так называемый институт, где они занимались не лечением, а умерщвлением больных. Однако майору медицинской службы Ойлеру мало было материала для опытов, и тогда хватали на улице совершенно здоровых местных жителей и отдавали их палачу.

Все это Тадеуш рассказывал без особого волнения, однако на лбу его выступил пот, и он время от времени стирал его тыльной стороной ладони.

— Вот в какой обстановке мы живем, камараден. Теперь вам известно все или почти все, — так закончил он свой невеселый рассказ.

Антифашисты, не перебивая, слушали Тадеуша. И только когда он замолчал, Вилли сказал:

— Очень горько, когда сознаешь, что ничем не можешь помочь этим людям.

— Если бы мы заранее знали, кто из них будет арестован, то можно было бы предупредить этих людей или организовать их побег. Правда, мы оказывали помощь семьям арестованных и убитых, но разве это выход? Было бы гораздо лучше, если бы мы могли хоть на время парализовать преступную деятельность эсэсовцев.

Тадеуш встал, подошел к окошку и, отстранив Ивана в сторону, посмотрел на небо, по которому плыли редкие облака. Ночь обещала быть светлой.

— Не сложно, — вновь заговорил Тадеуш, отвернувшись от окна, — расстрелять перед зданием гестапо одного из этих преступников, однако я не хочу и не могу этого делать, ведь за это придется заплатить жизнью моих земляков, которым фашисты захотят отомстить. А я не могу за жизнь одного мерзавца платить так дорого. Вы понимаете?

— Конечно, — ответил Андре. — А поскольку гестапо это понимает, оно и лютует еще больше. Противник всегда рассчитывает на нашу гуманность.

— Однако не очень уютно они себя здесь чувствуют, — возразил ему фельдфебель. — По ночам фашисты не рискуют выходить на улицу, а если куда и едут, то обязательно с усиленной охраной. Многие из них держат при себе немецких овчарок. Они нас уже боятся, но нам необходимо нанести им сильный удар, чтобы они испытывали перед нами еще больший страх, более того — даже ужас. И пусть они содрогаются не только перед нами, но и перед всеми честными людьми, которые борются против фашистов.