Юрий Нагибин - Новые приключения гардемаринов

Оленев смотрел на дрожащие плечи той, что была его первой любовью, и соображения государственной важности стремительно таяли, уступая место жалости, нежности и желанию утешить.

— Не плачьте!.. Все обойдётся… Государыня милостива. Вы жена наследника престола и мать наследника, она простит вас. Да и можно ли вас не простить!

Она обратила к нему залитое слезами лицо.

— Оставьте меня! Вы не рыцарь! Вы — лукавый царедворец! Ради царской милости и карьеры вы предали любовь!

Никита краснел и бледнел: что если впрямь любовь и вера в его беззаветную преданность заставили бывшую Фике вручить ему своё будущее?

— Зачем вы мучаете меня? — сказал он с болью.— Это страшно — выбирать между родиной и любовью! Раньше я не колебался в своём выборе, а сейчас вы заставляете меня жалеть об этом.

Екатерина спустила ноги с дивана, села, подпёрла голову рукой. И было в этом простонародном жесте что-то такое потерянное, щемящее, жалкое, что у Никиты оборвалось сердце. Он опустился на колени.

— Простите меня,— сказал он умоляюще.— Я не мог поступить иначе. При всей моей любви к вам.

Екатерина не ответила. За дверью послышались шаги. Екатерина быстрым жестом указала Никите за ширмы. Едва он успел спрятаться, как в дверь постучали. Вслед за тем женский голос сказал с издевательской почтительностью:

— Ваше высочество, государыня желают вас видеть… И немедленно.

— Ступайте, я следую за вами,— послышался спокойный голос Екатерины, и затем быстрым шёпотом Оленеву: — Дождитесь меня здесь.

Спальня императрицы. Шесть горничных хлопочут над вставшей с одра Елизаветой Петровной. Они затягивают в корсет расползшуюся от долгого лежания и без того тучную монархиню. Здесь же находится лейб-медик в огромном парике.

— Сильнее тяните, безрукие! — командует Елизавета.

— Извините, ваше величество, но слишком туго нельзя. Давление на внутренние органы может вызвать разлитие желчи.— Лейб-медик просовывает палец под плашки корсета и проверяет его давление на внутренние органы.

Елизавета ёжится, смеётся:

— Чего щекотишься, безобразник?

— Простите, ваше величество, надо немного отпустить. Зажата селезёнка.

— Не слушайте его, девки,— закричала Елизавета,— тяните! Должна я в полном аккурате молодому двору предстать.

Девки поднатужились. Елизавета охнула и села на кровать.

Эскулап тут же подскочил с целебным питьём и, пока Елизавета пила, немного ослабил корсетную хватку.

Но вот Елизавету кончили затягивать под неусыпным наблюдением врача, надели на неё положенные одежды, стали обувать распухшие ноги. Туфельки не налезали. Елизавета злилась. Наконец с помощью лейб-медика кое-как втопталась в туфли.

— Всё, оставьте меня…

Горничные и лейб-медик неслышно вышли.

Появился канцлер Бестужев, склонился в глубоком поклоне.

— Здравствуй, Алексей Петрович. Иди за ширму,— она махнула рукой в сторону роскошной, китайской ширмы.— Тебе опросные листы писать.

— Вроде не по рангу, матушка,— слегка обиделся Бестужев.

— Ничего, не убудет. Дело-то… щекотливое…

Канцлер скрылся за ширмами.

Елизавета подошла к зеркалу, провела руками по пышным бокам. Мучнистое лицо, глаза с лиловыми клёцками, некогда ослепительные, а сейчас одряблевшие, с желтизной плечи и грудь. Императрица всхлипнула непроизвольно.

— Эк же поизносила ты свой земной образ, Елизавета Петровна!..

После секундной слабости она гордо вскинула голову, в фигуре её появилась прежняя значительность.

Скрипнула дверь за спиной, Елизавета повернулась неторопливо.

Перед ней стояли великая княгиня Екатерина и великий князь Пётр. Екатерина — скромно причёсанная, в чёрном платье, спокойная, хоть дорого ей далось это спокойствие. Пётр, видно, после перепоя, всклокоченный, испуганный, косит глазом на жену, словно ожидая подвоха.

— Что? Смерти моей ждали? Трон делили? — тихо начала императрица.— Заговоры устраивали,— голос её зазвенел.— А я вот она, живая… И помирать не собираюсь!

— Бог с вами,— Екатерина перекрестилась на образа.— Мы вам здоровья желаем. Храни вас царица небесная.

Лицо великого князя передёрнулось, и он закричал, спотыкаясь на словах от излишней торопливости:

— Не верьте ей, ваше величество! Она раньше не так говорила! Тётушка, она лгунья… лгунья и гордячка! — дальше он пошёл валить всё в кучу.— Вы не велели ей в мужском седле на лошади скакать, дескать, мешает деторождению, а она скачет! Вы указом запретили модные материи в одежду употреблять,— Пётр стал загибать пальцы,— шёлк китайский, тафту индийскую, грезет, изорбат, петинет, транцепель всякую и этот… как его… счир…

— Петруш, успокойся,— перебила его Елизавета, но тот её не слышал.

— Не‑ет, штоф, камку обычную и голевую камку… а она употребляет! На Троицу вообще в кокошник вырядилась. У… гордячка! Как спину прямо держит! — неожиданно он выхватил короткую шпагу и плашмя ударил жену ниже пояса.

Великая княгиня не пошевелилась, только слезы набежали на глаза.

— Давеча я образумить её хотел,— продолжал князь,— а она мне… «Я не рабыня, а вы не турецкий султан!» Мужа не чтит, негодница! — шпага в руках великого князя выписывала круги.

— Петруша, ты шибко шпагой-то не маши,— прервала его Елизавета.— Что несёшь-то? Ступай, мы с тобой потом поговорим.

Великий князь сунул шпагу в ножны и проворным шагом удалился.

Екатерина осторожно перевела дух, понимая, что сейчас начнётся самое трудное.

— А с тобой у нас другой разговор,— Елизавета пристально всмотрелась в Екатерину.— Жду от тебя только правду.

— Я никогда не лгала вам, ваше величество.

— Поклянись на иконах.

— Клянусь,— Екатерина истово перекрестилась.

— А теперь объясни мне, что значит это письмо,— императрица протянула маленький прямоугольник бумаги.

Екатерина спокойно взяла его в руки и принялась читать про себя, чуть заметно шевеля губами. Елизавета с напряжением ждала её ответа.

— Я догадываюсь, от кого это письмо,— сказала, наконец, Екатерина, возвращая императрице листок.— Это пишет моя бедная мать.

— Но при чём здесь королева Пруссии?

Екатерина могла играть в неведение, изумление, но она выбрала другой путь защиты.

— Ваше величество, королева Христина только посредник! Она моя родственница…

— Но ведь я запретила тебе переписку с Иоганной! Она служит Фридриху, недаром я выдворила её из страны!

— Плоха она или хороша, но она моя мать,— голос Екатерины задрожал, в этот момент она была почти искренна.

— Хорошо,— Елизавета поднесла к глазам записку,— тогда объясни, о чём ты переписывалась с Апраксиным и о каком подарке идёт речь?

— Я не переписываюсь с фельдмаршалом.— Екатерина прижала руки к груди.— Я только один раз поздравила его с днём рождения, а моя мать захотела сделать ему подарок. Она знает Апраксина с тех самых пор, как посетила Россию.