Илья Сирота - Профессор Матусос и цирманский зверь

Подождав для верности еще с полчаса, профессор и его ассистент, насквозь промокшие в своих легких бальных костюмах, но не утратившие решимости, выбрались из куста и прокрались под окна жилища зверя. Профессор положил Тейе руку на плечо и сказал:

— Теперь, друг мой, многое будет зависеть от вас. Желаете ли вы, чтобы наш удивительный, но слабохарактерный образец могущества природы избавился от этого отвратительно образа, который навязали ему наши милые соотечественники? Да? Тогда желайте этого изо всех сил. Только так он сможет измениться.

Довольно странное это дело — сесть и начать желать. Можно схватить топор и энергично рубить, можно навалиться на десерт и не оставить ни крошки, но взяться желать изо всех сил непросто. Тейе безуспешно пробовал и так, и этак, но потом придумал другой способ — представил себе теперешнего зверя с его щупальцами и стебельками, бегающим взглядом и потухшими рогами. Думать об этом было настолько противно, что Тейе сразу же переполнился желанием вернуть зверю прежний вид. Рядом с ним тихонько пыхтел профессор, нашедший какой-то свой способ желать.

Некоторое время ничего не происходило. Зверь к тому времени уже лег спать, и сквозь приоткрытое окно доносилось его мерное посапывание. Матусос и Тейе уже порядком устали желать, как вдруг сопение прекратилось, раздался скрип кровати и послышалась какая-то возня. Зверь что-то пробормотал спросонья и икнул. Затем послышался цокот копыт, и грохот — зверь в темноте налетел на стул и сшиб его. Следуя приобретенной в последнее время привычке сквернословить, зверь подробно рассказал стулу, что он нем думает и какая того ждет утром незавидная судьба, после чего цокот продолжился. Зверь, похоже, что-то почувствовал и заметался по комнате. Матусос тихо сказал:

— Все, пора. Я иду к нему. На вас, Тейе, вся надежда — желайте. Желайте, как вы, помнится, желали получить у меня зачет по анатомии семейства пальцехватных, и даже еще сильнее. Если все получится, я вас позову. А если нет… Ну, момент моего бегства вы точно не пропустите.

С этими словами профессор ухватился за подоконник, толкнул незакрытое окно и одним движением запрыгнул в комнату зверя.

И вновь, как тогда в Цирмани, Тейе остался один. Но теперь он не испытывал страха, он был полон решимости и даже забыл о мокром сюртуке и потерявших вид бальных туфлях.

В это время зверь привык к темноте и увидел, что шпионские приспособления, торчащие из его тела, одно за другим прячутся. Рога он видеть не мог, но почувствовал в них приятное покалывание, означавшее, что свечение вернулось, причем свечение одного из его любимых цветов — фиолетовое. Зверь хотел позвать охрану, и протянул было руку к колокольчику, но давно забытое ощущение в рогах было настолько приятным, а вид собственного тела настолько — впервые за длительно время — симпатичным, что он решил повременить, просто ненадолго почувствовать себя опять красивым и загадочным.

Шумное появление Матусоса, ввалившего в комнату через окно, напугало зверя. Он снова бросился к колокольчику, но профессор опередил его и выкинул колокольчик в окно. Тот тихо звякнул где-то в мокрой траве и не привлек ничьего внимания. Профессор бесцеремонно зажал зверю рот рукой, и некоторое время они боролись молча. Во время этой борьбы они налетели на уже поверженный ранее зверем стул и рухнули на пол. Грохот вышел изрядный, но последнее время зверь пребывал в дурном настроении и частенько бросал ни в чем не повинные предметы об стены своего жилища. Один увесистый бюст Эрлика XXVIII даже пробил дверь и застрял, торча короной в коридор и вызвав конфуз. Зная такую привычку и недобрый нрав своего подопечного, охрана на топот и шум в комнате старалась внимания не обращать и в покоях зверя не появляться, пока он не звал сам.

Распластанный на полу под изрядной тяжестью профессорского тела, зверь обмяк и прекратил сопротивление. Выждав немного, Матусос просил строго:

— Ну что, господин Зверстренд, поговорим? Или я должен пожелать вашего превращения в жабу?

Зверь затравленно посмотрел на профессора и, поскольку рот его все еще был зажат мощной дланью Матусоса, лишь молча помотал головой. Профессор медленно отпустил руки, поднялся на ноги и помог встать зверю. Зверь тяжело опустился на кровать, а профессор высунулся в окно и втащил в комнату Тейе. Все сели, Тейе, на всякий случай, снова сосредоточился на желании, а Матусос уставился на зверя.

— Рассказывайте, господин Зверстренд! — строго приказал он.

Зверь открыл было рот, но неожиданно разрыдался. Он плакал горько, как ребенок, неуклюже размазывая слезы по морде своими миниатюрными ладошками. Постепенно сквозь всхлипы стала слышаться членораздельная речь.

— Профессор! Они… вы понимаете… поручения… хлюп! Фрейлина Катта… ужасные духѝ… три носа отвалилось, прежде чем я смог прочитать её записку… Обещали помощников… Все ненавидят… Я отвратителен!

— Соберитесь, зверь! — профессор протянул зверю платок.

Тот театральным жестом приложил платок к глазам. Было видно, что прежний, элегантный зверь, занятый самолюбованием и умеющий производить впечатление, возвращается.

Придя в себя, зверь поведал своим ночным гостям грустную историю своего превращения. Один, самый упорный глазок на длинном стебельке, никак не желал исчезать, и зверь предъявил его профессору. Тот внимательно рассмотрел диковинку, насколько позволял свет ночника со свечкой, и сделал несколько заметок, цокая от удивления языком. Тейе же был настолько погружен в процесс желания, что стоило ему только взглянуть на глазок, как тот сразу же испуганно спрятался.

— Понимаете, профессор, — говорил зверь, уже вполне овладевший собой и вновь обретший свой бархатный тембр. — Что, в сущности такое, придворная жизнь? Обман, милейший профессор, один только обман. Вы знали, например, что у королевского гвардейского полка сабли деревянные уже почти полвека? Когда-то полк забыл их на маневрах в какой-то деревне. Было страшно в этом признаться, и тогдашний командир приказал быстро выстругать деревянные из ближайшего забора. Выстругали, покрасили серебряной краской, сошло с рук. А с тех пор так и повелось. У них, видите ли, даже такая традиция теперь — новичок себе должен сам соорудить саблю и сам покрасить. Парни из богатеньких семей щеголяют саблями из красного дерева или даже из каменного. Один умник и вовсе умудрился оторвать планку от оконной рамы в покоях самого короля и пустить ее в дело. Когда это обнаружили, он с гордостью сообщил, что таким образом покой короля всегда в его руках. Шутник!

Тут зверь по привычке грубо выругался, но тут же устыдился, а по его рогам пробежали виноватые серебристые молнии.