Илья Сирота - Профессор Матусос и цирманский зверь

После очередного поворота стены и потолок отступили и Тейе внезапно оказался в пещере неимоверных размеров, занимавшей, похоже, все внутреннее пространство скалы. Воздух в пещере был на удивление свежий, а где-то на противоположном конце горел яркий огонек, возле, которого можно было различить две фигуры, похожие на человеческие. От входа в глубину пещеры вела аккуратная дорожка, посыпанная белым песочком. Правда, сейчас дорожка пребывала в некотором беспорядке, на ней виднелось множество человеческих следов, какие-то подозрительные темные пятна, а на ней и вокруг нее в беспорядке валялась кухонная утварь мурджипурджианской экспедиции. На зубьях одной из вилок остался изрядного размера лоскут ткани от командирского плаща, видно, воины и повара отступали в панике, и чуть было не проткнули друг друга.

Тейе осторожно перешагнул через вилки, ложки, пики и сабли и двинулся по дорожке дальше. Примерно на середине пути ему пришлось перешагнуть прозрачный ручеек, в котором сновали мелкие белесые рыбешки, всем видом показывая, что им и дела нет до всей этой суеты и неразберихи. Пещерный ухоплав, машинально определил Тейе. Наверное, чистая вода, в другой они жить бы не стали. Молодой человек отогнал посторонние мысли и двинулся дальше.

По мере приближения к источнику света сердце Тейе билось все сильнее и все радостнее. Одной из фигур был все всякого сомнения никто иной как профессор Матусос! Он был жив и совершенно здоров, и не просто сидел возле огня, а восседал в уютном плетеном кресле, придвинутом к столу, и оживленно жестикулировал, доказывая что-то своему собеседнику. А тот точно так же, как профессор, сидел в кресле по другую сторону стола, и его руки тоже то и дело взмывали в воздух, очерчивая воображаемые контуры чего-то или решительно что-то отсекая. Но вот руки ли это были? Пожалуй, нет.

Подойдя еще немного ближе, Тейе разглядел, что это все-таки были лапы, заросшие густой шерстью белого цвета, ну разве что с немного бежевым оттенком. Шерстью были покрыты не только лапы, но и все существо, приятным мягким баритоном (теперь Тейе уже мог слышать и голоса), отвечавшее профессору на его вопросы. Существо сидело в кресле в расслабленной позе, положив одну длинную изящную ногу с темным раздвоенным копытцем на другую. Руки, тоже тонкие и длинные, заканчивались лапами с мягкими подушечками и короткими детскими пальчиками. Было видно, что существо может и опираться на руки при ходьбе, и держать в руках предметы, как сейчас оно держало в одной руке чашку с неизвестным дымящимся напитком.

Ростом странный собеседник Матусоса был, пожалуй, немного повыше профессора, если мерить по макушку с задорным хохолком рыжеватой шерсти. А если мерить до верхушек рогов, венчавших голову существа, то тут оно почти достигало роста Тейе. Рога были просто загляденье, раскидистые, но не тяжелые, наподобие лосиных, а ажурные и ветвистые, будто состоявшие из веточек и молодых побегов. Лицо, — а назвать мордой лицо существа, способного вести беседу с самим профессором Матусосом, просто не поворачивался язык, — было скорее оленьим, но глаза на нем были человеческие, карие и лучистые.

Тейе, потрясенный увиденным, в нерешительности остановился в нескольких шагах от стола, не зная, как дать о себе знать. Тут в ручейке плеснула рыба, профессор повернул голову на звук, увидел своего ассистента и всплеснул руками.

— Тейе, друг мой! Ах, я негодяй! Как же я мог забыть о вас! Простите великодушно! Сами понимаете, у меня тут был повод забыть обо всем на свете. Простите, дорогой мой! И позвольте представить вам моего собеседника — цирманский зверь собственной персоной. А это Тейе Кирчиперваа, ассистент профессора факультета животных наук Большого университета города Туртсонда. Большой умница, между прочим. Настоятельно рекомендую!

Зверь незамедлительно встал с кресла, учтиво улыбнулся и с легким поклоном подал Тейе руку. Пожатие было крепким, но без грубости.

— Очень рад знакомству! — произнес зверь и жестом пригласил Тейе к столу. — Присоединяйтесь к нам! Угощение небогатое, но я, знаете ли, сегодня не ожидал гостей…

Для Тейе нашелся третий плетеный стул, и он, все еще не веря своим глазам и ушам, присел к столу. А профессор и удивительный хозяин пещеры продолжили беседу.

— И все-таки, мой дорогой зверь, я никак не могу понять, почему же все видят вас совершенно по-разному? Вы ведь не станете спорить, что уважаемые мурджипурджианцы искренне считали вас прежде всего горой вкуснейшего мяса, а СВОРА видела в вас злобное непобедимое чудовище.

— В том-то и дело, мой дорогой профессор, что все не просто видят меня по-разному. Я и становлюсь разным для разных людей.

— Как это может быть?

— Такова уж моя натура. Ах! Каким меня хотят видеть, таким я тут же и становлюсь. Чем сильнее желание, тем быстрее происходит перемена. Еще сегодня утром я подмел дорожку бородой… Не удивляйтесь, от прошлого превращения у меня оставалась очень удобная длинная борода, но за сегодняшний день я менялся столько раз, что ее уже и в помине нет! Так вот, дорожка приведена в порядок, и я начал, было, заваривать чай, как чувствую — превращаюсь. Как не вовремя! Без чайку с утра я весь день в дурном расположении духа.

— Понимаю вас, дорогой зверь! Но продолжайте, продолжайте!

— Да-да, конечно. Но делать нечего, раз уж превращение началось, тут уж остается только ждать результата. Сперва я надеялся, конечно, что превращусь во что-то приятное, но не тут-то было. Чувствую, пухну на глазах, превращаюсь в какую-то глыбу мяса и жира, а главное, самое противное, глупею невероятно. И голос, голос, мой приятный неотразимый голос становится гнусным обиженным мычанием.

— Ну конечно! О чем еще мог подумать наш досточтимый необъятный владыка Суртинартра, прослышав про неизвестного доселе зверя? Только о том, чтобы отведать его на обед! Какое варварство! Какое…

Не найдя от возмущения слов, профессор замолчал, а зверь поежился от отвращения и продолжил.

— Ну хорошо, думаю, ладно, поживу большим и медлительным, ничего. Но они же пришли и стали в меня натурально тыкать вилками и ножами! А я и ответить не могу, мозг съежился, рога исчезли, только стою и мычу от боли и обиды. Ну все, смерть моя пришла, видно. Сколько лет уж тут живу, а такое отношение впервые! Раньше все больше приличные люди приходили, с нормальными желаниями. Один, помню, хотел еще разок взглянуть в глаза своей любви… Пожалуйста, отрастил я ее глаза, он очень радовался, всплакнул даже. Он, правда, не знал, что его любовь-то близорукая была, слепая почти что, как крот. Я потом намучился с этими ее глазами, пока следующий путешественник не пришел. Шишек столько набил, страшно сказать! Но зато какая романтическая история! Или вот был еще один — для него я и вовсе стал туманом тайны. Симпатичный такой был туман, молочно-белый с фиолетовыми блестками. В жару, конечно, приходилось прятаться в углу пещеры, чтобы не испариться совсем, но образ весьма привлекательный…