Михаил Бурлаков - Москва-21

– Пошли, я угощу тебя.

В ответ я слышу ничего не предвещавшее оправдание:

– Без вариантов парень, я вдова…

Мне режет ухо эта очередная бредня, и я выкрикиваю ей в ответ:

– Блядь, и почему мне так везет на вас овдовевших разведенок, сука! Не знаешь?

Не дожидаясь ответа, я срываюсь с места и продолжаю прощупывать почву в других частях зала. Мне попадаются неадекватные, сильно ужранные, недоспелые или наоборот. Можно перечислить десятки эпитетов, которые будут объяснять, почему они не хотят заводить общение. Меня в крайний раз вырубает объяснение: «Я пришла с парнем». И какого хера ты тогда здесь делаешь, если ты с парнем? Отдыхайте где угодно, плодитесь дома, курите кальян на Тараса Шевченко, познавайте европейские ценности где-нибудь в Лувре, гуляйте босиком по лазурному берегу, только не надо заполнять собой пустоту в этом и без того не переполненном месте, где все ищут точно не духовности.

Пошатавшись по чилауту и не найдя своих знакомых, я случайным образом в одной из тусовок вижу ту самую девушку, которую до этого встретил у гардероба. Я подхожу поближе и слышу, что идет диалог из разряда «где работаешь-учишься», чеканятся понты, и каждый хочет самоутвердиться перед другими, высказывая мудреные суждения на тему рынка труда, ночной жизни Москвы и политических перспектив. Грубо говоря, парни меряются членами, а девушки пытаются понять чей длиннее, чтобы определиться со своим отношением к кому-то.

Я в очередной раз убеждаюсь в том, что главными клабберами у нас является недозолотая молодёжь, а именно алчное менеджерье младшего звена, которое удобно устроилось на окладе в какой-нибудь консалтинговой компании. Также это управляющие, стартаперы и прочие коммерсанты, начинающие и не очень, которым хватает денег проплачивать столики, но не хватает (и никогда не хватит) на покрытие собственных амбиций.

Я кладу руку девушке на плечо и произношу наиболее слащавым голосом:

– Еще раз привет.

Она в ответ с удивлением улыбается и успевает назваться Дианой.

– Пошли выпьем что-нибудь.

Тем временем мы всем бросаем улыбки, все улыбаются нам в ответ, и со стороны мы все кажемся полными идиотами.

Мы с ней подходим к бару, заказываем по коктейлю, и начинаем очень мило вполоборота общаться. Я задаю ей очень много ничего не значащих вопросов, постоянно улыбаюсь и периодически аккуратно касаюсь ее рук, плеч, иногда даже приобнимаю. Она же, в свою очередь, не переставая смеется и очевидно рассказывает мне все что нужно для того, чтобы мы уже не были друг другу такими незнакомыми и совесть была чиста. И я понимаю, что это тот самый случай, когда вы просто друг другу понравились и в принципе все уже и так понятно.

Мы допиваем коктейли и выходим на улицу. Она угощает меня тонкими Vogue, которые почему-то так обожают курить московские девушки, я же в свою очередь украдкой любуюсь ее запертой в легкое короткое облегающее платьишке фигурой.

Меня не оставляет мысль о том, что в нашем обществе неплохо бы ввести женский дресскод на законодательном уровне. Ведь невозможно! Эта спекуляция на моих животных инстинктах всякий раз оставляет меня в дураках, потому что меня так и подмывает заняться с этой мадемуазель чем-то грязным, грязнее, чем вода в Москве реке.

Девушка – точно заядлая охотница на похотливых ребят, почти без предисловий начинает мне кокетливо рассказывать свои истории и выплескивает прочую информацию, которую я очень любезно пропускаю мимо ушей. Я просто молча стою, смотрю на нее и докуриваю сигарету до фильтра. В соседней компании кто-то предельно громко произносит:

– Не, ну отвечаю, было бы дохера денег, я бы бургерную заебенил и цены бы там нормальные сделал…

При этом вся компания катится со смеха. Я вскользь обращаю внимание на то, что чувак, который это произносит, в общем и целом ничего собой не представляет. Это обыкновенный московский простофиля, которому хватило приличия и этикета на сегодняшнюю ночь попасть в это заведение, но по-прежнему не хватает воспитания и мозгов, чтобы не нажраться и не начать рисоваться перед окружающими, проявляя все чудеса дауншифтинга.

«Никакую бургерную ты бы не заебенил» думаю я про себя. Это Москва тебя ебенит во все щели.

Знаете, всегда можно изменить свою жизнь – было бы желание. Но если ты ее не меняешь, она меняет тебя. Никак иначе.

Я быстренько, оставляя рассудок еще трезвым, провожу анализ того, насколько реально сейчас исчезнуть отсюда не в одиночку. Затем произношу сакраментальную фразу:

– Ну что, к тебе или ко мне?

Девушка, ничуть не смущаясь, дает понять, что ко мне она ехать не хочет. Мы моментально ловим ближайшее такси и пропадаем на дорогах ночной Москвы среди десятков тысяч светящихся фонарей.

Уже абсолютно протрезвевший я просыпаюсь в постели, ощущая себя выкинутым на задворки этого громадного мегаполиса. Я пытаюсь снова уснуть, но у меня это никак не выходит. Я делаю попытки искренне радоваться тому, что я нахожусь сейчас с кем-то, а не один, при этом отгоняя мысли о том, чем мы занимались последние несколько часов.

Я поворачиваю голову, чтобы в темноте разглядеть ее черты, но она лежит ко мне спиной, свернувшись клубком. Это было бы очень мило, если бы я испытывал к ней хотя бы что-нибудь кроме похоти, но это не так. Как ее имя, Кристина? Или Таня? Вроде как-то так. Никак не вспомню. Зато я отлично помню, как мы с ней кувыркались обнаженные несколько часов подряд, и это было здорово. То есть, конечно, это не было бомбой. Это никогда не бывает бомбой, когда вы оба пьяны, и прилично пьяны, но с каждым последующим часом это получается все лучше, навык нарабатывается, и, находясь в этой полутьме чужой квартиры, забыв о таком понятии как время, ты просто растворяешься в человеке и в утолении своих, казалось бы, первостепенных потребностей. Неподдельный, чистый консюмеризм.

Лунный свет, который ночью имеет обыкновение проникать сквозь пелену этого вечно хмурого города, попадает через балконные стекла в комнату, при этом делая все вокруг волшебным, а текущий момент превращая в сказку, только без принцев, принцесс и карет. Мне так неописуемо приятно лежать с полуоткрытыми глазами и наблюдать эти причуды, так внезапно подаренные мне временем.

Однако поскольку комната закрыта, а провели времени мы тут чуть более чем дофига, воздух даже без контраста кажется спертым, а мне жизненно необходим глоток свежего. Найдя, наконец, дополнительную причину сползти с кровати в виде отлежанного бока, я медленно встаю, отворяю дверцу и выхожу на балкон. Открывая окно, я опираюсь на порожек и наблюдаю какой-то вновь неизвестный мне двор района, в котором я нахожусь впервые. Я закуриваю оставшуюся со вчерашних приключений сигарету. Тем временем вижу, как на скамье недалеко от дома сидит несколько индивидов маргинального вида с пластиковыми бутылками. Их очень легко вычислить, потому что в моей голове уже давно сложился их определенный типаж еще с детства: дистрофичное дряхлеющее тело в неформальной одежонке, висящая футболка, тапочки на босу ногу, нога на ногу, потерянный вид, отсутствие телодвижений и дымящаяся папироса, неустанно тлеющая в руке. Именно такие субъекты сидят сейчас там, и слышно, как они активно обсуждают чью-то личную жизнь, делая высокопарные эмоциональные заявления, обильно сдабривая свою лексику ненормативными выраженьицами. Лично я не могу их в этом винить, ибо сам имею привычку после трехсот грамм пользоваться словом «блядь» как запятой.