Михаил Бурлаков - Москва-21

Выбравшись буквально из-под земли, мы решаем зайти в ближайшее кафе, Шоколадницу, на углу соседнего дома. Пока мы проходим эту дистанцию я обращаю внимание на одинокого музыканта, который стоит на площади рядом со станцией и пронизывающим глухим тоном человека, у которого нет слуха, поет строчки группы «Сплин»:

«Сколько лет прошло, всё о том же гудят провода,

Всё того же ждут самолёты.

Девочка с глазами из самого синего льда

Тает под огнём пулемёта.

Должен же растаять хоть кто-то»

А глаза у нее и впрямь из самого синего льда…

Заходим, раздеваемся, садимся, заказываем кофе. Я сижу как-то неуверенно, положив локти на стол, слегка сгорбившись, и с чувством человека, у которого остались считанные минуты до приведения смертного приговора в исполнение, осознаю всю свою незначимость и никчемность. Я противлюсь этой беспомощности и пытаюсь привести себя в чувство, начиная общение первым:

– Ну, так что? Как твои делишки? Что нового вообще произошло с тобой за те дни, что мы с тобой не виделись?

Я стараюсь с интересом смотреть ей в глаза, натурально улыбаться и заглушить свой внутренний голос. Видимо вживаться в роль у меня получается также плохо, как и быть отличником. Наверное, все-таки нужно было начать употреблять героин, чтобы к сегодняшнему дню уже сторчаться. И как это я так, думаю я с иронией про себя? Видимо выбрал не тот стул. Все эти мысли посещают меня, пока я наблюдаю такое же наигранное, как мне кажется, участие ко мне с противоположной стороны.

– Ой, все замечательно, вчера ходили с Илонкой на выставку, посвященную Антонио Гауди. Ты наверное знаешь, это известнейший испанский архитектор, многие работы которого представлены на улицах Барселоны…

И она начинает описывать, как они с однокурсницей полдня провели в этом центре искусств черт знает где, что там было и как это было. А я сижу с натянутой улыбкой и инстинктивно киваю, словно я полностью с ней солидарен. Но это не так.

Я вспоминаю о том, как Вика любит Барселону, и что недавно она именно оттуда и вернулась. Мне сразу приходит на ум мысль, что наверняка она общалась там с каким-нибудь загорелым испанцем, ищущим плотских утех. Я сразу вижу, как это происходит и насколько я в этом всем лишний. Я также думаю, что хоть я и не бывал в Барселоне, но по принципу правил любой мегаполисной жизни, это наверняка такой же город как и Москва, который всасывает в себя всю похоть и время своих молодых посетителей, а потом оставляет их в вечно пьяном угаре танцевать в полном одиночестве пока их не затащат в дорогую иномарку. И дело тут вообще ни разу не в Антонио Гауди. Ведь всем в силу своего природного эгоизма абсолютно плевать на него и на его работы. Ну натурально! Их просто прикольно понаблюдать, выходя перекурить из клуба или ведя мимо них телочку с известными намерениями. И еще я думаю, какой же все-таки красавец тот, кто решил на всем этом хайпануть и срубить баблеца, организовав все эти выставки, показы, вернисажи. Да уж, искусство в большом долгу.

– …после этого мы так устали, что перекусили в кафешке неподалеку, прорешали макру и поехали ко мне домой.

– Ясно, ммм… – мычу я, делая глоток принесенного только что латте в надежде потянуть еще какое-то время перед неизбежным. – Слушай, какой вкусный здесь кофе. Не привык, знаешь, ходить по таким заведениям, все чаще по барам. Но теперь-то ты меня будешь чаще выгуливать, – договариваю я с улыбкой.

– Да уж, – мило улыбается в ответ Вика и тут же по ее лицу на мгновение пробегает какая-то еле различимая грустинка, которую она умело прячет и начинает смотреть в стол.

Я понимаю, что момент настал. Я хочу хоть как-то подготовить себя к тому, что произойдет дальше, но какое-то шестое чувство ясно дает мне понять, что это бесполезно. Так или иначе все к этому шло, и чему быть, того не миновать, а между тем моя спутница прерывает мои размышления:

– Слушай, на самом деле я тебя сюда пригласила, чтобы сказать кое-что… – она замолкает на мгновение, кладя обе ладони на стол. – На самом деле, я хотела тебе сказать, что… – она начинает слегка нервно переминать себе руки, – что нам надо расстаться, вот.

Выдавив из себя это «фаталити», Вика, поджав губы, начинает внимательно изучать меня, очевидно боясь моей возможной негативной реакции.

Время, как обычно делают в фильмах, замедляется с характерным звуком, словно внезапно накладывают какой-то эффект в режиме реального времени. Я начинаю смотреть в одну точку где-то на ее лице. Мир вокруг преображается. Я чувствую, что скоро он станет совсем иным. Я больше не слышу слов, которые она говорит. Она только медленно продолжает шевелить губами, явно пытаясь объяснить свою точку зрения, как она обычно любит делать. Она такой человек, наверное, пытается сейчас оправдаться, доказать мне что-то, потому как время от времени до меня долетают осколки фраз типа «так будет лучше» и «я считаю, что не имеет смысла». Возможно, это и правильно, вот только все это мне уже по барабану.

Я теряюсь, круг замыкается. Этот ресторан вокруг, столько людей, изо дня в день пытающихся что-то сделать со своей жизнью, или же не сделать ничего, воспроизводят придуманные когда-то в прошлом звуки, обличенные в буквы, пытаясь их совокупностью донести что-то окружающему миру, в ожидании быть услышанными. Как будто это имеет значение. Нет, не имеет, для меня больше не имеет после всего произнесенного человеком, сидящим напротив.

Она объясняет свою точку зрения. Аргументация уровня Бог. Аргументы носят характер, связанный с общепризнанным благом «так будет лучше», и с всемирно доказанным фактом «не имеет смысла». Видимо, стоит прямо сейчас вскочить и с чувством благодарности броситься ее расцеловывать, восклицая «Блядь, Вик, ебать, как же я сам не додумался раньше. Спасибо! Спасибо, что ты поняла, что будет лучше то, что не имеет смысла!» Но я сижу… молча, тупо, уставившись на нее каким-то пустым взглядом.

Допив свой приторный кофе, потому как явно в моменты забытья я сыпанул туда лишнего, я прошу счет, оплачиваю его, и мы выходим на улицу. Мир действительно изменился. Люди снуют повсюду как-то иначе, трамвай проезжает мимо как-то более плавно, даже луна источает несколько иной свет, нежели тот, который я видел раньше.

– Ну, все, я пойду. До встречи, – бросает Вика на прощанье и даже не целует меня в щеку, как обычно.

Я ничего не отвечаю, просто стою на месте и, остолбенев, провожаю ее взглядом в сторону метро.

Ага, «до встречи». Зачем мне с тобой еще встречаться? Какого хера ты в моей группе в универе? Гребаная жизнь! И ничего с этим не сделаешь, только забьешь на занятия, чем и буду в итоге промышлять, точно знаю, только бы не видеть ее милого, до жути приятного и до боли любимого личика. Еще я отчетливо представляю себе, как вся учеба пойдет после этого по пизде.