Василий Стенькин - В осажденном городе

Прошин вышел из полумрака убежища, яркое солнце ослепило его. Стоял знойный летний день; откуда-то издалека доносились орудийные залпы, спешили озабоченные люди; не хотелось верить, что враг уже переступил городскую черту.

Когда в кабинете собрались вызванные товарищи, Василий Степанович окинул взглядом собравшихся.

— Ганин Геннадий Яковлевич не возвратился? Кто за него? — спросил он, ни к кому не обращаясь: знал, что капитан госбезопасности Ганин выехал в командировку в Астраханский окружной отдел.

— Я, — поднялся чернявый, цыганистого вида лейтенант госбезопасности Наумов Николай Ильич, исполнявший в отсутствие начальника отдела его обязанности.

— Хорошо, садитесь… Товарищи, враг прорвался к Волге в районе поселков Латошинка, Рынок и Акатовка. Немцы — возле цехов тракторного завода…

Это тревожное известие прозвучало будто гром среди ясного неба. Чекисты опустили головы, словно чувствовали виноватыми себя в случившемся, и стыдились смотреть в глаза друг другу.

Прошин переждал минуту, пока люди оправились от растерянности, вызванной неожиданным сообщением.

— Надо немедленно организовать эвакуацию арестованных и задержанных, оперативного хозяйства. Руководителям хозяйственного и транспортного подразделений обеспечить переправку людей и дел за Волгу.

Далее он говорил о том, что личный состав управления переводится на казарменное положение, что необходимо обеспечить всех сотрудников автоматами и винтовками и ждать дальнейших указаний. Начальники подразделений должны разъяснить своим подчиненным обстановку, предупредить о недопустимости паники и о том, чтобы каждый оперативный работник был готов к бою.

— Вопросы есть ко мне?

— Василий Степанович, куда будем вывозить хозяйство? Место определено? — спросил Борис Константинович Поль, начальник отдела, высокий и стройный блондин.

— Пока в Красную Слободу, там подготовлены помещения. Еще вопросы? Нет — приступайте к делу.

Началась лихорадочная работа: освобождались сейфы, шкафы и столы, мешки и ящики сносились в подвальное помещение; освобождались тюремные камеры, где содержались гитлеровские агенты, бывшие казачьи заправилы, с нетерпением ждавшие прихода «освободителей», мародеры, дезертиры и паникеры — те, на кого фашисты полагались как на пятую колонну.

В пять часов восемнадцать минут пополудни гитлеровцы начали массированную бомбежку города, рассчитывая сломить волю его защитников и вызвать панику среди жителей.

Самолеты с черными крестами на крыльях и свастикой на хвостовом оперении волна за волной накатывались на город, сбрасывая тысячи фугасных, осколочных и зажигательных бомб.

Подсчитано: в тот день фашисты совершили свыше двух тысяч самолето-вылетов; были убиты и ранены тысячи жителей города!

Над Волгой клубились облака едкого дыма, местами высоко подымались кроваво-красные языки пламени. Горячий пепел бешено кружился над горящим Сталинградом и, остывая, толстым серым слоем оседал на волжские острова, на деревья, на головы и плечи людей, на лица мертвых.

Из пробитых осколками хранилищ вытекала нефть, и по реке медленно плыли огненные круги, пылали переправы и речные суда; казалось, что Волга от Мамаева кургана до острова Голодного горит черным пламенем.

Час смертельной опасности, о котором все думали, к которому готовились, наступил неожиданно, во всяком случае быстрее, чем ожидали.

Около полуночи Прошин поднялся на третий этаж. В одном из кабинетов он застал лейтенанта госбезопасности Шадрина Константина Якуповича и еще кого-то из оперативных работников.

— Как дела? — спросил Василий Степанович, осматривая мешки с документами.

— Часам к трем закончим, — доложил Шадрин.

В это время, должно быть, недалеко от управления взорвалась большая бомба, воздушная волна выбила оконные рамы, дверь распахнулась настежь, здание заскрипело, как при землетрясении, на потолке и стенах образовались трещины…

Ночь с 23 на 24 августа Прошин провел в управлении. Утром бомбежка усилилась. Бомбы падали вблизи административного здания, все понимали, что оно может быть разрушено в любую минуту.

Василий Степанович и Поль (до июня сорок второго года Прошин был начальником отдела, а Борис Константинович его заместителем, и с той поры Прошин относился к Полю с нескрываемым уважением) решили обойти здание, чтобы лично убедиться в том, что все оперативное хозяйство вывезено, что сейфы, столы и шкафы пусты. На втором этаже они застали группу оперативных работников, заканчивавших оформление документов.

Вдруг на улице напротив управления взорвалась мощная бомба, а затем вторая во дворе. В комнату влетел большой осколок, выворотивший глыбу из кирпичной стены, с потолка посыпалась штукатурка.

Прошина сбило с ног и стукнуло головой о стенку. На короткое время он потерял сознание, кто-то помог ему подняться, голова сильно болела. Василий Степанович вспомнил: такая же боль была в голове после контузии двадцатого года, когда белополяки пустили под откос наш воинский эшелон.

Прошин и Поль собрали разбросанные взрывной волной документы, и Василий Степанович распорядился немедленно покинуть помещение, перейти в убежище, оборудованное под гаражом.

Телефонная связь была нарушена, и Прошин, воспользовавшись малым затишьем, поехал на командный пункт, чтобы доложить Воронину об окончании эвакуации.

Августовский прорыв немцев на узком участке фронта, их шестидесятикилометровый бросок к городу создали ситуацию, которую трудно было предвидеть. Но даже в таких тяжелейших условиях чекисты в считанные часы, без потерь вывезли арестованных и спасли документы.

Конечно, без большой подготовительной работы столь быстрая и успешная эвакуация была бы невозможна. Эти рассуждения смягчали душевную боль, оправдывали Прошина перед самим собою.

Минувшие сутки были переломными в жизни чекистского коллектива. Они внесли такие изменения, какие в обычное время, в нормальной мирной обстановке, не совершаются и за десятилетия.

Одни сутки поломали судьбы людей, изменили привычные условия их личной жизни: жены и дети были вывезены за Волгу, расселены где и как попало; те, кто остался в порушенном людском муравейнике осажденного города, спали урывками в штольнях, наскоро отрытых в обрывистом речном берегу, ели когда придется, всухомятку, на скорую руку.

Задачи, стоявшие перед небольшим коллективом, тоже возросли и усложнились: возникла необходимость встречаться с фашистами в открытом бою, к которому большинство сотрудников было мало подготовлено: оперативная работа требовала специальной, а не военной подготовки.