Василий Стенькин - В осажденном городе

«Предъявитель сего Наумов Николай Ильич — лейтенант госбезопасности, командируется в Калачевский район Сталинградской области для выполнения специальных заданий.

Всем военным организациям и органам НКВД оказывать товарищу Наумову содействие в выполнении возложенных на него обязанностей».

— Это очень важное задание, и его надо обязательно выполнить, — сказал Прошин, поднялся, подошел к Наумову и, положа руку на его плечо, продолжал: — Разведку веди разумно, не горячись, не теряй головы. В бой вступай только в крайнем случае, когда без этого не обойтись. — И уже совсем по-отечески добавил: — Знаю, ты сегодня еще не спал. Вернешься — поспишь часов семь, это я тебе гарантирую. А сейчас надо спешить…

— Хорошо! — проговорил Наумов, взволнованный заботой о нем заместителя начальника управления, голос его дрогнул.

Когда лейтенант вышел, Рогатин похвалил бесстрашие и безоговорочную готовность Наумова выполнить опасное поручение…

«Всего двадцать дней прошло с той поры, а как все изменилось!» — думал Василий Степанович; проводив генерала, он прилег на топчан, сколоченный из досок и покрытый шинельным сукном: нестерпимо разболелась голова.

Проходящие мимо сотрудники разговаривали шепотом, боясь потревожить: знали, что его мучают приступы головной боли, являющейся следствием давней и, наверное, новой контузий. Они относились к Прошину с большим уважением, ценя его выносливость.

Весною тридцать четвертого года Василий Степанович Прошин был направлен в Саратов в распоряжение полномочного представительства ОГПУ по Нижне-Волжскому краю, которое вскоре было переименовано в управление НКВД.

Служба на Северном Урале, куда он был переведен из Пензы, оказалась недолгой: врачи настойчиво рекомендовали сменить климатические условия. Однако Поволжье не только не облегчило хроническую болезнь, вызванную тяжелой контузией, но, напротив, вначале обострило ее: через несколько дней по приезде в Саратов Прошина парализовало. На какое-то время он лишился речи, руки и ноги не двигались, сковало позвоночник. К счастью, болезнь все-таки отступила; врачи советовали перейти на другую, более спокойную, работу, однако Василий Степанович решительно воспротивился, и руководство управления пошло навстречу, его оставили на чекистской службе.

В течение шести предвоенных лет — так случилось — Прошин работал почти во всех основных оперативных подразделениях политического представительства ОГПУ по Нижне-Волжскому краю и Сталинградского управления НКВД, образованного вместе с областью в декабре тридцать шестого года.

Объективность и справедливость, добросовестность и неукоснительное соблюдение закона — вот принципы, которым всегда и неизменно следовал Прошин.

Осенью сорок первого года начальник районного отделения НКВД одного из юго-западных районов области сообщил, что в районе существует антисоветская группа, созданная и руководимая бывшим белоказачьим есаулом Буровым. Эти сведения, как указывалось в докладной записке, стали известны из заявлений трех граждан — односельчан, которые писали: Буров и его единомышленники систематически проводят сборища, готовятся хлебом с солью встретить немецко-фашистских захватчиков, оказать им помощь вплоть до организации вооруженного выступления против Советской власти.

Василий Степанович тогда вызвал к себе лейтенанта госбезопасности Шадрина.

— Садись, Константин Якупович, — пригласил он, кивнув в сторону глубокого кожаного кресла, стоящего возле приставного столика. Шадрин сел, приготовился слушать.

— На, почитай! — Прошин протянул ему докладную записку начальника райотделения. Пока тот читал, Василий Степанович всматривался в его лицо, пытаясь понять, какое впечатление производит на Шадрина документ. — Ну как?

— Интересно! Молодец! — похвалил Шадрин, назвав фамилию молодого начальника районного отделения.

— А я три раза прочитал и, понимаешь, не верю. Меня что-то настораживает. Во-первых, заявления граждан, на удивление, похожи, словно под диктовку написаны. Во-вторых, факты преступной деятельности, приписываемые Бурову и другим участникам группы, примитивны. У меня закрадывается догадка, что они сочинены не очень грамотными людьми, с бедной фантазией.

— Возможно, так, — согласился Константин Якупович, — я как-то сразу не обратил внимание на это, наверное, потому что старался оценить опасность вражеских действий.

— Я думаю так. Поезжай на место и досконально разберись в материалах на группу Бурова. Обстоятельно побеседуй с заявителями, исключив возможность их сговора, изучи характер взаимоотношений заявителей с Буровым и его единомышленниками: нет ли здесь оговора. Словом, чего я учу тебя, на месте сориентируешься. Если факт существования группы подтвердится, звони — подъеду.

Василий Степанович встретил войну в должности начальника отдела, ему не было еще и сорока, а его боевой чекистский стаж составлял больше двадцати лет. Из руководящих работников управления Прошин был, наверное, самым опытным чекистом.

Начальник управления Воронин до тридцать девятого года был секретарем цеховой парторганизации на Горьковском автозаводе и после краткосрочных курсов назначен на этот ответственный пост; не зная на личном опыте низовой оперативной работы, Александр Иванович не стеснялся советоваться с Прошиным и другими своими заместителями, считался с их мнением.

Начальники подразделений и оперативные работники тоже знали об этом и старались попасть на доклад именно к Василию Степановичу: от него всегда получишь полезные советы и указания.

Однако сам Прошин никогда не злоупотреблял своим положением в коллективе, не переступал определенной грани. Все принципиальные вопросы, даже в тех случаях, когда не было сомнений в правильности принимаемых решений, он обычно согласовывал с начальником управления. Разумеется, когда требовалось принять неотложные меры, Прошин давал четкие и конкретные указания, впоследствии докладывая о них комиссару Воронину.

Лейтенант госбезопасности Шадрин возвратился из района вместе с молодым начальником районного отделения, который не соглашался с выводами представителя управления. Они вместе зашли к Прошину.

— Ну, кто из вас начнет? — спросил Прошин, когда Шадрин и сержант уселись и разложили бумаги.

Начал Шадрин. Он доложил: никакой антисоветской группы нет, Буров и его односельчане, связанные между собою родственными и дружественными отношениями, встречаются по праздничным дням, выпивают, иногда ведут политически вредные разговоры.

— Один из заявителей пишет, — продолжал Шадрин, — что он в первых числах октября был в доме Бурова, который будто бы инструктировал своих единомышленников, как им действовать в случае приближения немцев к району. Между тем точно установлено, что заявитель в те дни находился на дорожном строительстве и не мог быть у Бурова. Есть все основания утверждать: заявители сводят личные счеты с Буровым и его друзьями.