Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

Найдя покупателя в лице аббата Филиппа, фермеру оставалось только распродать скот и урожай. Лошадей, коров и овец можно было пока раздать соседям, в ожидании когда найдутся настоящие покупатели, — с этим особых сложностей не возникало. Оставался урожай. И тут подвернулся торговец, человек, называвший себя Кузеном, с которым Пьер Лежен уже не раз заключал сделки.

Кузен, толстый берриец, краснолицый пьяница, круглый и добродушный, два-три раза в год объезжал фермы Боса, продавал овец, покупал зерно и платил наличными, отчего пользовался уважением клиентов. Его предложение купить все разом было для фермера большой удачей, хотя он прекрасно понимал, что Кузен просто хочет воспользоваться, может быть, даже злоупотребить его положением. Но, торопясь уехать, Лежен был расположен к уступкам — страх жег ему пятки.

Прежде чем приступить к торгу, как обычно, сели за стол. Жирный гусь на вертеле, фрикасе из курицы, копченые колбаски для аппетита и несколько графинчиков ашерского вина — промочить горло. После обеда перемерили пшеницу, рожь, овес и ячмень и ссыпали в мешки.

Начался затяжной торг, без которого у крестьян не обходится ни одна сколько-нибудь значительная сделка. Сначала о деле вообще речи нет. Просто все едят и пьют, и — можете поверить! — в изрядном количестве. Каждый кусок обильно запивают, чокаясь по любому поводу и поднимая узкие стаканы с толстым дном, как пристало экономным амфитрионам. В этот раз тоже говорили о солнышке и дожде, о холоде и жаре, о тяжелом времени, о бандитах, разоряющих край. Кузен, страшно боявшийся разбойников, рассказал две истории, от которых у слушателей мурашки забегали по коже.

Время шло, пища постепенно исчезала, графинчики пустели. Вот уже молодое вино с ашерских виноградников разгорячило умы, собеседники стали более красноречивыми и начинали делать первые скромные намеки на предстоящий торг.

— Зерно-то нынче дорого, — говорил Кузен, кивая головой, — а везти его и того дороже.

— Зато, что ни возьми, первый сорт, — утверждал Пьер Лежен, — без мякины, дважды просеяно, отборное, без мусора. Такое стоит двадцать ливров мешок.

— Ассигнатами! [57] Ассигнаты — бумажные деньги, выпускавшиеся во времена Французской буржуазной революции. Впервые напечатаны в 1789 г. Находились в обращении вместе с металлическими монетами. — с громким смехом предложил Кузен.

— Ассигнатами? Нет, так дело не пойдет… Да мыши это зерно едят и облизываются словно на сыр или сало. Ни лиара не уступлю, лучше уж и впрямь скормлю мышам.

— Посмотрим! — многозначительно заявил Кузен, вытащив из своего чемодана несколько увесистых мешочков с деньгами и положив их на стол.

Это было нужно, чтобы раззадорить фермера. Вид живых денег располагает к уступкам.

— Выпьем по стаканчику, — продолжал Лежен.

— Да хоть десять стаканчиков! Доброе вино улучшает пищеварение и способствует делам.

— Эй, Розали, детка! Возьми большой кувшин и нацеди нам трехлетнего винца из той бочки, что стоит в левом углу погреба.

Служанка фермера взяла дубовый жбан, стянутый обручами из красной меди, вмещающий никак не меньше восьми литров, откинула крышку люка и спустилась в погреб. Собрались работники — попробовать вино. Сегодня они последний день работали на ферме, завтра усадьба больше не будет принадлежать Лежену. Хозяин предложил работникам выпить, и те не чинясь согласились. Стаканы пустели один за другим — вино трехлетней выдержки действительно оказалось превосходным.

— Так вы говорите, гражданин Кузен, что двадцать ливров в звонкой монете за мешок…

— Это слишком дорого.

— Это просто даром за такой товар!

— Сто ливров ассигнатами, коли вас так больше устраивает, мэтр Лежен. Или если вы согласны на пятнадцать ливров в звонкой монете, тогда можно поговорить.

— Пятнадцать ливров! Да вы смеетесь, гражданин Кузен!

— Когда речь идет о делах — никогда!

— Все бы вам одурачить бедного крестьянина! Кладите девятнадцать ливров и забирайте все.

— Пятнадцать ливров, и по рукам.

— Еще по стаканчику!

— Да хоть десять, коли вам угодно!

С обоюдного согласия торг прекратился. Кузен, красный как пион, но по-прежнему непреклонный, с просветлевшим под воздействием молодого вина умом, начал — вполне в духе застольной беседы — рассказывать последние новости и страшные истории о бандитах. Он надеялся уломать фермера, однако тот, готовясь навсегда покинуть дом, держался твердо и уверенно, хотя нельзя поручиться, что в душе он оставался столь же стоек, как и с виду.

— Бандиты!.. Надеюсь, вы не сговорились с ними, чтобы заставить меня за бесценок продать зерно?

— Пусть вино у меня в стакане превратится в яд, если я воспользуюсь вашим несчастьем! Но дела есть дела, мэтр Лежен.

— Разумеется! К тому же, гражданин Кузен, ружья у нас всегда заряжены, и, ежели банда Фэнфэна сунется сюда, разбойники встретят достойный отпор!

— Что ж, тем лучше!

— У меня, гражданин Кузен, найдется и для вас двустволка в случае тревоги. Вы же переночуете у нас?

— А это уж, извините, нет.

— Боитесь?

— Я? Что за глупость… Пятнадцать лет я днем и ночью разъезжаю по округе на своей кобылке и хотел бы посмотреть на того, кто осмелится на меня напасть.

— И что же вы с ним сделаете?

— А вот что! — ответил Кузен, вытащив из-за пояса грубой домотканой куртки два пистолета. — Эта парочка отпугнет любого мерзавца!

— Еще одна причина, чтобы провести последнюю ночь вместе с нами, под надежной охраной, — продолжил Лежен. Упрямый, как любой крестьянин, он считал, что, если ему удастся в этот вечер напоить Кузена, тот станет более сговорчивым.

— Что ж, — поразмыслив, ответил Кузен, — раз уж вы настаиваете… Жилье у вас отличное, переночевав здесь, я сэкономлю и на гостинице, и на овсе для моей клячи. Идет! Мэтр Лежен, я в вашем распоряжении.

— Вряд ли сегодня ночью бандиты сунутся к нам.

— Да уж, не хотелось бы, потому что мой чемодан полон экю и полновесных луидоров, не говоря уж об ассигнациях!

— Ну, вот и отлично! Превосходно! Значит, в случае чего вы будете храбро защищать и свое имущество, и мое.

Решение было принято, и все снова принялись пить вино, уже в качестве аперитива перед ужином. Мамаша Лежен, которой муж успел многозначительно подмигнуть, свернула шею паре уток, ощипала двух кур, приготовила вертела, приказала развести большой огонь и достала из шкафа две большие белые простыни, пахнущие ирисом. И все это быстро, без лишней суеты, словно фазанья курочка, уверенно спешащая по борозде. Надвинулись сумерки. Над огнем весело булькали кастрюли, медленно вращались вертела.

— Ну все, мальчики! — отдуваясь, произнес Лежен. — Еще по стаканчику, и пойдем закрывать ворота.