Анна Замосковная - Принцесса для императора

Всё же поворачиваюсь на бок. Смотрю на белеющее в полумраке лицо Сигвальда. Он красивый, но ни капли не привлекает. Даже не понимаю, почему глаза Фриды сияют от счастья, почему она в таком слепом восторге, а от Хоршеда едва ли не шарахается.

«И хорошо, что она его боится», — решаю я. Не уверена, что смогла бы спокойно перенести их близость.

Вздохнув, наконец решаюсь и протягиваю руку. Пальцы застывают над плечом Сигвальда, дрожат.

Представляю, как он ложится на меня, и отвращение накатывает удушливой волной.

Притягиваю руку назад к себе и сворачиваюсь калачиком. Всю трясёт от страха перед обуревающими меня чувствами. Я не должна испытывать отвращение к мужу и желать объятий его отца, но я испытываю и желаю, и не знаю, что с этим делать.

Зажмуриваюсь.

Может, сон унесёт часть проблем? Может, с утра мир предстанет в новом свете?

Не слишком в это верю, но я устала думать о глупых чувствах и пытаюсь уснуть. Лучше кошмары, чем эта сердечная мука.

***

На дворец опускается ночная тьма. Уже несколько часов как я покончил с делами, а меня всё тревожит ситуация с Мун, Сигвальдом и Фридой. Даже вино не избавляет от сомнений.

С одной стороны это не моё дело. С другой — от взаимных чувств Мун и Сигвальда зависит моя жизнь. С третей — я просто оскорблён за Мун: как Сигвальд при такой жене посмел сразу взять младшую? Мне бы другой и не надо было, а он…

Раздражённо отставляю кубок.

Хочется потребовать сюда Сигвальда и хорошенько тряхнуть, но, учитывая состояние его ноги, это мне надо идти к нему, а там Мун…

Откидываюсь на спинку софы и смотрю в потолок. Даже в узорах потолка вижу отголоски её образа. Просидев так несколько минут, поднимаюсь и иду к зеркалу.

Разжигаю больше свечей и разворачиваюсь спиной.

Смотрю, смотрю… высматриваю, но на спине только старые шрамы.

Ни единого золотого проблеска, а значит, я не вправе вмешиваться в семейную жизнь Сигвальда. Он сделал то, что должен.

Только почему-то я не рад. Я страшно зол на всех и вся.

Ухожу в спальню и падаю на шёлковое покрывало. Утыкаюсь лицом в подушки. Думаю-думаю-думаю о Мун.

Всегда смеялся над мужчинами, одержимыми страстью к женщинам, а сейчас сам — один из таких невыносимых болванов.

Переворачиваюсь на спину и горько смеюсь над собой.

***

— Беги! Беги! — шелестит страшный голос.

Тёмные волны захлёстывают меня, тянут в глубину.

— Ты должна бежать! — требует голос.

Но я не хочу. Вырываюсь. А меня всё захлёстывает и захлёстывает. Но я хочу остаться во дворце. Цепляюсь за счастье быть здесь, и темноту кошмара озаряет фигура Императора. Я стремлюсь к нему, тяну руки из тьмы.

— Беги от него! — взбешённым морем ревёт голос.

И меня швыряет прочь от света.

— Хоршед! — кричу я, и мой зов раскалывает темноту.

На миг я снова вижу спальню, озарённую светом ночников. В уши ударяет раскатистый смех, и меня снова накрывает тьмой.

***

Уснуть так и не удаётся. Встаю с огромной постели и иду одеваться. Сниму с постов несколько караульных, разомнусь хорошенько. Ничто так не успокаивает разгулявшиеся страсти, как боль в натруженных мышцах.

Натягиваю шаровары, завязываю шнурок. Снова смотрю на спину. В свете единственной свечи рельефнее проступают мышцы, и на коже ни единого золотого всполоха. Я вроде как действительно свободен.

Из стены белой молнией выскакивает Сефид: шерсть дыбом, голубые глаза едва не выпрыгивают из орбит.

— Викар! — шипит она, дёргает хвостом. — Викар был здесь!

— Как?

— Через кровь, через кровь принцессы, — взывает Сефид и припадает на узорные плитки пола. — Она такая же, как ты, её род связан с ним кровью, и он ушёл с ней! А меня оглушил! Я слишком слаба, прости! Он может её касаться даже здесь!

Теперь понятна привязанность Викара к королевской семье.

Сефид жмётся к моим ногам. А я до боли стискиваю кулаки, и в ладони впиваются звериные когти. В глазах темнеет от гнева.

Старый Викар хочет войны — он её получит!

***

Темнота стекает с меня призрачной волной, и я охаю от изумления: я на ночной площади, одна, в сорочке. Дома высятся ломаными зубами огромной пасти. В тусклом свете звёзд слабо виднеются очертания проломов и обломки камней.

Ощущаю за спиной движение, давящее присутствие кого-то огромного.

— Здравствуй, Мун, — шелестит знакомый голос.

Покрываюсь мурашками. Колени подгибаются, но я нахожу силы стоять.

Медленно оборачиваюсь.

Надо мной возвышается тёмное существо с пульсирующими голубыми кольцами по телу размером с дом. Они пульсируют, тело движется. Крик колом торчит в горле, я едва дышу. Это существо — осьминог. Просто нереально огромный, как чудовище из кошмаров.

Щупальца перекатываются, в лунном свете кажется, что некоторые из них обрублены.

Огромные глаза твари парализуют волю.

— Мун, — шепчет-рокочет осьминог. — Я дух Викара, дух твоей кровной семьи. Я защищу тебя от горячих песков и крови пустыни.

Беззвучно открываю и закрываю рот.

Осьминог-Викар растекается по земле, гигантские глаза застывают напротив моего лица. Плеч касаются удивительно лёгкие, почти нежные щупальца. Меня трясёт так, что клацают зубы.

— Не бойся, Мун, — шелестит дух и гладит по волосам. — Я не причиню тебе зла. Пусть у меня было мало сил, но я защищал тебя. С тех пор, как ты ступила в столицу, я следил за тобой. Хитростью и сговором с другими духами уберегал от страсти бесчестных мужчин, желавших поймать прекрасную долговую рабыню и запереть в своих гаремах. Я не дал зарезать тебя в доме Октазии, не дал удержать тебя здесь. Так что видишь — я друг. Единственное, от чего я не уберёг тебя — от жара сына пустыни, но и это поправимо.

Нежное щупальце касается щеки. Зубы клацают, по вискам струится пот.

— Не бойся, светило моего чёрного неба, теперь я могу победить мерзкого захватчика. Он уже идёт, чтобы сразиться со мной в последний раз.

Захватчик… сын пустыни. Меня обжигает догадкой: он об Императоре, о Хоршеде.

— Не смей прикасаться к нему! — Отталкиваю щупальце и отступаю на дрожащих ногах. — Не смей его трогать!

Из груди существа вырывается клокочущий рёв:

— Не позволю мешать кровь дитя моря с кровью сына огня и песка! — Щупальца охватывают меня, стискивают до боли, до треска в костях. Голос прошибает злой вибрацией. — И когда твоё глупое девичье сердце остынет, ты будешь благодарна за свою свободу.

— Нет, — выдыхаю я, меня давит в тисках. — Нет, не надо.

Глаза Викара закрывают всё. Руку обжигает нестерпимой болью. Я вскрикиваю. Руку до локтя засасывает в щупальце.

— Ч-что?.. — лепечу я.

— Мне нужна твоя кровь, — рокочет Викар. — Она даёт мне силу.

— Нет-нет, — мотаю головой. — Не надо, пожалуйста, прошу.