Эдгар Берроуз - Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник)

Его плененное тело то и дело касалось склизкой туши речного монстра, крепкую броню которого человек-обезьяна пытался пробить каменным ножом. Но от этого крокодил плыл все быстрее.

Хищник волок его по илистому дну, и человек-обезьяна чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Но тут лицо его оказалось над водой, и Тарзан понял, что может сделать вдох. Его окружали могильная тьма и кладбищенская тишина.

Тарзан, приемыш обезьян, лежал, хватая ртом воздух, на скользком вонючем ложе, куда его втащил крокодил. Рядом с собой он ощущал холодный жесткий бок рептилии, который поднимался и опадал, словно чудовище тоже делало судорожные вдохи.

Так прошло несколько минут, но вдруг внезапная конвульсия огромного тела рядом с Тарзаном, а потом его дрожь и далее полная неподвижность заставили человека-обезьяну встать на колени рядом с крокодилом. К его величайшему изумлению, хищник был мертв. Острый тонкий нож нашел-таки брешь в чешуйчатой броне чудовища.

С трудом поднявшись на ноги, человек-обезьяна ощупал душную илистую нору. Оказалось, он заточен в подземной темнице, достаточно большой, чтобы в ней поместилось не меньше десятка таких зубастых великанов, как тот, который теперь лежал под ним. Тарзан понял, что попал в вырытое под берегом потайное гнездо крокодила, где единственный вход и выход находился ниже уровня реки.

Его первой мыслью, конечно, было поскорей вырваться на свободу. Потом ему пришло в голову, что проплыть под водой по проходу, вынырнуть на поверхность реки, а затем вскарабкаться на берег у него едва ли получится. Лаз, возможно, имел извивы и повороты, а кроме того, и это было самое опасное, по дороге на волю ему могли повстречаться собратья убитого монстра.

Даже если он благополучно вынырнет, на него могут снова напасть, прежде чем он выберется из воды. Однако выбора не было, и, наполнив легкие спертым воздухом тесной темницы, Тарзан, приемыш обезьян, двинулся к выходу, ориентируясь в кромешной тьме только на ощупь.

На голени, побывавшей в пасти у крокодила, зияла рваная рана, однако кость уцелела, а мышцы и сухожилия хоть и пострадали, но не настолько, чтобы нога отказала ему служить. Движения доставляли сильную боль, но и только. Тарзан, приемыш обезьян, привык к боли и перестал обращать на нее внимание, когда убедился, что острые зубы речного чудовища не лишили его способности двигаться.

Он быстро пополз, а затем поплыл по проходу, который сперва был наклонен вниз, а потом пошел вверх, чтобы закончиться у дна реки всего в нескольких футах от берега. Едва человек-обезьяна выбрался на поверхность, он увидел совсем близко от себя головы еще двух крокодилов. Те мгновенно метнулись в его сторону, но он, напрягая мышцы так, что потемнело в глазах, вскочил на ветви растущего у реки дерева, нависшие над водой.

Тарзан успел сделать это как раз вовремя, потому что едва он оказался на безопасном расстоянии от воды, как прямо под ним раскрылись две пасти и злобно лязгнули две пары челюстей. В течение нескольких минут Тарзан приходил в себя на дереве, которое спасло ему жизнь. Его глаза вглядывались в речную даль, насколько позволяло извилистое русло, но нигде не было видно никаких признаков ни русского, ни его лодки-долбленки.

Передохнув и перевязав раненую ногу, Тарзан отправился в погоню за плывущей по течению Угамби пирогой. Теперь он оказался на берегу, противоположном тому, где остались его дикие друзья, но, поскольку его враг плыл по реке, ему было все равно, какой дорогой его преследовать.

К величайшему огорчению человека-обезьяны, вскоре выяснилось, что его рана гораздо тяжелей, чем ему показалось сначала, и это обстоятельство сильно замедляло его передвижение. Шаги по земле давались ему теперь не без труда, а перелетать с одного дерева на другое получалось лишь с риском для жизни.

Новость, которую Тарзан узнал от старой негритянки Тамбудзы, наполняла его душу сомнениями и дурными предчувствиями. Говоря о смерти мальчика, та прибавила, что белая женщина хоть и была убита горем, но обмолвилась, что ребенок не ее.

Тарзан не видел причины, по которой Джейн понадобилось бы скрывать, кем является она сама или ее ребенок. На ум приходило одно-единственное объяснение: белая женщина, которая шла по джунглям вместе с его сыном и шведом, была вовсе не Джейн.

Чем дольше он размышлял об этой загадке, тем больше утверждался в мысли, что его сын умер, а жена находится в безопасности в Лондоне, не подозревая о той страшной участи, которая постигла ее первенца. Даже он, Тарзан, в котором никогда не переставал жить дикий зверь, привыкший к страданиям и ужасам мрачных джунглей, содрогался при мысли о жуткой гибели невинного ребенка.

Когда человек-обезьяна, хромая, пробирался к побережью, он часто вспоминал о совершенных Роковым преступлениях. От этого большой шрам на лбу почти постоянно горел ярко-алым цветом. Обычно это сопутствовало состоянию безжалостной и звериной ярости, которая порой пугала даже самого Тарзана. Тогда невольно вырвавшееся из горла рычание заставляло мелких обитателей джунглей разбегаться по своим норам.

Ах, только бы добраться до этого русского!

Дважды во время перехода к побережью путь Тарзану преграждали воинственные туземцы из соседних деревень. Но едва ужасный и пугающий клич самца обезьяны, похожий на раскат грома, долетал до их ушей и показавшийся огромный белый великан угрожающе рычал на них, они малодушно пускались наутек и прятались в кусты, ожидая, когда страшный гость пройдет мимо.

Тарзану, привыкшему к другим скоростям передвижения понизу и поверху, казалось, что он еле-еле плетется, хотя фактически он не отставал от плывущей по течению лодки, в которой находился Роков. Поэтому человек-обезьяна подошел к устью Угамби после захода солнца в тот самый день, когда Джейн Клейтон и русский добрались до «Кинкейда».

Темнота в Африке наступает быстро. Вот и теперь она окутала черную реку и обступившие ее джунгли таким густым покрывалом, что Тарзан, у которого глаза сызмальства привыкли к мраку ночного леса, ничего не мог разглядеть уже в нескольких ярдах от себя. Он намеревался обследовать берег и поискать на нем следы русского и той женщины, которая, как он считал, спустилась вниз по Угамби раньше Рокова. О том, что «Кинкейд» стоит на якоре всего в ста ярдах от него, человек-обезьяна даже не догадывался, потому что огни на пароходе не были зажжены.

Но едва он начал поиски, как его внимание неожиданно привлек шум, на который он сначала не обратил внимания. Это был явно плеск осторожно опускаемых в воду весел. Он раздавался на некотором расстоянии от берега – неподалеку от места, где находился Тарзан. Неподвижный, как статуя, он стоял и прислушивался к этому слабому звуку.