Альтернативный солдат. Или приключения юного балбеса в доме престарелых, веселые и не очень...

- Но почему их так много? – произносит вслух Валериан и тяжко вздыхает. – Или это я такой невезучий?

Из нагрудного кармана послышался писк, недовольно забурчал телефон. Валериан поспешно выхватил шумящую коробочку, мельком глянул на экран. Вызов от Клеопатры.

- Слушаю, дорогая! – мурлыкнул в трубку Поспелов.

- Валериан, я уже час сижу на даче. У меня был тяжелый день, я устала, - раздался в ответ строгий голос.

- Лечу, дорогая! Считанные минутки – и я у твоих ножек! – восторженно вскричал Поспелов.

Фраза: я устала, означала только одно – измученной и раздраженной Клеопатре требуется нестандартная разрядка. Мотор «лексуса» загудел, словно двигатель пассажирского лайнера перед взлетом, колеса провернулись, расшвыривая во все стороны кусочки льда и грязь. Джип рванул с места, будто бросился в погоню за преступником. Через считанные секунды машина исчезла в холодной мгле зимней ночи, только габаритные огни светили какое-то время, потом и они пропали. Интернат для престарелых медленно засыпает. Гаснет свет в палатах, шторы закрывают окна – чтобы не дуло из щелей! – стихают шаркающие звуки шагов. Кончился еще один день стариковской безрадостной жизни, наступает ночь, которую – возможно! – переживут не все. Затем наступит день, белесый, тягучий и безвкусный, как обеденный кисель в тошниловке … то есть в столовой интерната.

Незаметно пролетела неделя. Стас продолжал убирать в палатах, дежурить по ночам. Клыкова не придиралась по пустякам и почти вообще перестала обращать на него внимание. Не до этого было. Дело в том, что перессорились санитарки с поварами. Общеизвестно, что персонал столовых в любом учреждении ворует продукты. Дирекция, как правило, не утруждает себя контролем за полнотой закладки и сохранностью продуктов. То есть обязанность такая есть, но ее выполнение сводится к тому, что директор или другое должностное лицо по его распоряжению снимает пробу с готовых блюд. Попросту обедает. Понятно, за отдельным столом, а то и в отдельном помещении, так называемой «комнате для приема гостей», где и мебель другая, и посуда хорошая, и сервировка отличается в лучшую сторону. Как и содержимое тарелок. Заниматься проверкой сумок и карманов поварих никто не хочет. Хлопотно, нервно и противно. Вникать в тонкости замены одних продуктов на другие, следить за сроками годности и не допускать пересортицы тоже никто не желает. Ушлые бабенки в поварских халатах пользуются этим и, никого не стесняясь и не опасаясь, прут все подряд. Воровать пшенку, ясное дело, никто не станет, хотя обладатели свиней и этим не брезгуют. Тащат мясо, консервы, сахар и сливочное масло или готовые блюда в баночках, термосах и пластиковых коробках. Такое происходит в детских садах, школах, заводских столовых, летних лагерях, больницах, санаториях по всей стране. Везде и без исключения. В интернатах для престарелых людей воровство процветает; за детей есть кому заступиться, а вот старики не нужны никому, да и жаловаться зачастую невозможно - многие прикованы болезнями к постели. Между поварихами и санитарками долгое время соблюдался нейтралитет. Первые тащили, но не забывали делиться со вторыми. Директора и старшую медсестру кормили вдосталь по отдельному меню, в отдельной комнате или доставляли еду прямо в кабинет. Старичье помалкивало. Геополитическое равновесие в отдельно взятом интернате было нарушено – как и в большой международной политике – незначительным, на первый взгляд, происшествием. Как-то вечером, когда зажигаются звезды, уличные фонари и окна домов, шли домой две подруги, одна из которых трудилась в столовой, а другая наживала геморрой дежурствами по этажу. Несмотря на различные виды трудовой деятельности, обе дамы позднего бальзаковского возраста обладали внушительными телесными габаритами и в общей сложности весили далеко за пятнадцать пудов. Нелегкий путь домой по обледенелой дороге усложняли хозяйственные сумки, доверху уставленные банками, баночками и пакетами. В посуде колыхалась, содрогалась и перемещалась от стенки к стенке питательная смесь из воды, овощей, мяса и жира. В пакетах похрустывала мука высшего сорта и уютно шелестела гречка. Отдельно, в тонком целлофане, сложен аккуратно нарезанный белый хлеб. Отдуваясь и матерясь про себя на скользкую дорогу, подруги тихо беседовали о своем, о девичьем. Общее благодушное настроение слегка омрачал тот факт, что сегодня был рыбный день, поэтому котлеты были рыбными, суп из консервированной кильки, а картофельное пюре укомплектовано пересоленной селедкой. Хорошо, хоть компот из натуральных сухофруктов. Нелегок путь домой матери и жены, груженой ворованной жратвой так, что руки трудовые вытягиваются до колен, как у самки орангутанга. Пальто зимнее плечи тянет, сапоги на меху мешают обрести легкость походки, шапка жарко наползает на глаза и волосы парятся так, будто насекомые известной породы устроили хоровод на макушке … Припорошенный тонким слоем ледок предательски ускользает из-под стопы. Изможденная тяжестью переносимых харчей повариха с визгом шлепается на утоптанный до каменной твердости наст. Верещание обрывается громким призывом к чьей-то матери, а затем раздается тяжкий нутряной хруст, из поверженной сумки с довольным чавканьем выползает внушительный кусок мяса размером с тапок, вокруг разливается небольшое озеро бурой жидкости, состоящей из борща, картофельного пюре и компота. Подруга санитарка сочувствующе ахает и делает шаг на встречу, намереваясь помочь упавшей. Скользкий лед подлейшим образом уходит из-под ног и санитарка шмякается объемистой дупой прямо в лужу из борща и компота. Звучит традиционный визг и громкое обращение все к той же матери. Только на этот раз обычная фраза заканчивается удивленным возгласом:

- А это чиво!?

Санитарка изумленно смотрит на кусок мяса, потом осторожно берет в руки и внимательно разглядывает. Глаза округляются, на лице появляется понимающая улыбка, из груди исторгается страстный крик:

- Ах вот ты какая? Подлая воровка! Сучка брехливая!! Я тебя …

Далее следует, как говорил классик советского кинематографа, непереводимая игра слов на местном диалекте. По окончании гневно-обличительной тирады «подлая воровка» с размаху бьет по лицу санитарку, та отвечает мощной оплеухой, кусок мяса используется как метательное оружие.

На следующий день скандал продолжился. Оскорбленная … нет, предательски обманутая, потерявшая веру в человечество санитарка пишет пространную жалобу руководству интерната на коллектив столовой. В ответ на обвинения в коррупции коллектив поварих и посудомоек отвечает встречными обвинениями в растрате одноразовых шприцов, снотворного, валокордина и общем наплевательском отношением к пациентам. Вскоре война разгорелась не на шутку, жалобы посыпались, словно бомбы при авианалете. К счастью, район боевых действий ограничивался директорским кабинетом, за пределы интерната не выходил – выносить сор из избы - в смысле, из кормушки - никто не хотел. Мадам Клыкова с ног сбилась, улаживая конфликт. Поспелову тоже работы досталось выше головы – как директор, он отвечал за все, что происходило в интернате. Вдобавок «лексус» не давал покоя. Хищения продуктов и лекарств выглядели просто детской забавой на фоне белоснежного директорского лимузина, который приобретался отнюдь не на трудовые доходы господина Поспелова. А тут еще загородный дом, плата за институт Полины, дорогие подарки Клеопатре … Опасался Валериан! За три дня «боевых действий» похудел на пятнадцать килограмм, костюм висел на нем, как на вешалке, на брючном ремне не хватало дырок, пришлось перейти на подтяжки. Тем временем конфликт развивался, враждующие стороны и не думали отступать. В поступающих директору жалобах начали появляться прямо-таки р-революционные требования! А именно: сократить штат столовой за счет «пристроившихся» родственников и знакомых шеф-повара. Закупить посудомоечную машину и ликвидировать – только так, не иначе! – «подлую банду» посудомоек. Они все равно ничего не делают, только сплетничают, тырят продукты и моющие средства. Далее следует длинный перечень фамилий окопавшихся врагов.