Гэри Паулсен - Побег в леса. История мальчика, который выжил [litres]

Потом ещё дрова, их нарубил и сложил Сиг для огненной ямы, закрытой листом железа и землёй, снова рыба для Сига, а Эди режет и солит, а он бегает и бегает, а потом…

Работа.

Коров надо подоить. Хлев надо вычистить. Яйца надо собрать. Куриц надо покормить и не давать им нырнуть в корыто с потрохами (курицы, как пернатые волки, дрались со свиньями за рыбьи внутренности).

Затем снова дрова. И так – пока день не кончился и солнце не зашло. Эди ненадолго отошла и вернулась с толстыми сэндвичами и банкой молока для мальчика. Начинка сэндвичей была жёлтой, выглядела, как пули BB [22]и была на вкус как рыба. Но вообще всё, даже молоко, было на вкус как рыба. И пахло, даже молоко пахло рыбой. Привалившись к стене коптильни и пытаясь не заснуть, мальчик спросил Эди, что было в сэндвичах.

– Икра, – ответила она.

– Что такое икра?

– Яйца рыб. Я вынула немного, когда чистила рыбу, и зажарила в масле. Вкусно, правда?

– Яйца рыб? – мальчик отложил сэндвич. – То есть, из внутренностей?

– И с маслом. Только богачи такое едят. Икра с маслом. Отличная штука. Ты не будешь доедать?

И он доел. Почему же он доел сэндвич? Потому, что проголодался, умирал от голода, а сэндвич был вкусный. Вот почему.

– Подожди, потом будет тушёное. – Эди повернулась обратно к дому. – Одно из любимых блюд Сига.

– Тушёное?

Он сидел на земле, привалившись спиной к коптильне. Было темно. Всё кружилось, его глаза закрывались, но он изо всех сил боролся со сном.

– Тушёное что?

– Рыбьи головы. Когда они потомятся, я добавлю картошки, и завтра будут тушёные рыбьи головы. У них толстые щёки, это лучшая часть рыбы. Высасываешь глаза и ешь их со щеками и молодой картошкой. Сиг говорит, что это просто небесно вкусно.

Мальчик слышал голос Эди, но не слышал слов. Он просто отключился и через считанные секунды уже спал. В какой-то момент ночью кто-то завернул его в одеяло и оставил спать на земле у коптильни. Он знал-чувствовал, что рядом с ним был кто-то, и он думал, что это Сиг, который должен был всю ночь следить за коптильным огнём. Утром, когда мальчик проснулся, Сиг всё ещё был здесь, рядом с ним. Он спал, свесив голову на грудь и положив руку мальчику на плечи и, чтобы тот не упал в яму, прижимал его к себе. И мальчик был не против.

Ни капли не против.

Вечером того же дня, покончив со всеми делами, они сели ужинать тушёными рыбьими головами с молодой картошкой. Он высасывал глаза и ел рыбьи щёки, собирал сок новым хлебом с маслом, и это было куда лучше, чем просто хорошо.

Он думал тогда – да и позже, когда уже был стариком, – что это было правильное место для него. Тогда всё было для него правильно. Небесно правильно. И он был бы не против, если бы так и продолжалось, он бы мог остаться здесь, и в его жизни не было бы других частей. Только эта.

Не стоит строить планов на будущее.

Никогда не стоит строить планов.

Не стоит.

Где-то с неделю спустя после того, как они закончили коптить рыбу и съели тушёные головы, ему удалось попробовать результат их трудов – коричневая, похожая на толстую кожу копчёная рыбина блестела от масла и соли – и он понял, зачем они это делали, зачем он помогал, зачем вообще нужно коптить рыбу. Потом он пошёл играть с Рексом на кукурузное поле, где кукуруза стала уже выше него. Мальчик бегал вдоль рядов, потом перескакивал через три или четыре в сторону и звал Рекса, чтобы посмотреть, сможет ли тот найти его.

Но вдруг Рекс не пришёл искать мальчика, потому что услышал шум двигателя подъезжающей машины. Он погнался за ней, рыча, лая и кусая шины.

У них почти никогда не появлялись машины. На самом деле за всё время, что мальчик жил на ферме, только однажды скупщик молока приехал на своём грузовике купить у них излишек.

Но этот двигатель шумел иначе – это была легковая машина, не грузовик. Она подкатила к задней двери. Мальчик вдруг застеснялся, поэтому тихонько вошёл в дом через переднюю дверь.

В кухне стояла его мать, а рядом с ней – мужчина, которого он видел в Чикаго. Сиг и Эди стояли напротив них. Мальчику показалось странным, что никто не сидел за столом, и тут он почувствовал висящее в воздухе напряжение. Такое тяжёлое, что даже как будто гудело.

Он проскользнул в дверь.

Мать обернулась и увидела его.

– Привет, дорогой, мы приехали забрать тебя.

Он нашёл только одно слово: «Но».

Только одно. Но.

– Дядя Кейси отвезёт нас в Миннеаполис, оттуда мы поедем на поезде в Калифорнию, а оттуда на корабле через океан к твоему отцу, в место, которое называется Филиппинские острова.

Но.

Он не мог уехать…

Но.

Теперь это место, думал он.

Его место, место для него…

– Собирай вещи, – сказала она, – нам пора ехать.

Сиг покачал головой.

– Мальчик здесь прижился. Его место здесь.

Человек по имени Кейси шагнул вперёд. Он не был дядей мальчика, он никогда не смог бы им стать. Он поднял руку, указал на дверь и заговорил так, будто бы в его силах было всё устроить:

– Нам нужно забрать мальчика, прямо сейчас.

Сиг вырос. Просто вот так. Не двигаясь, он, казалось, внезапно вырос и занял всю комнату. Его голос был мягким, но с острыми краями.

– Вам нужно проваливать из этого дома, – Сиг продолжал расти, его глаза горели. – Прямо сейчас.

И человек по имени Кейси, который не был дядей мальчика, отшатнулся, а в его глазах сверкнуло новое чувство: страх. Он отошёл, и мальчик подумал, что если Сиг возьмётся за этого Кейси, то убьёт его. Попросту сломает. И, если подумать, это могло бы быть не так уж и плохо.

Но Эди сделала шаг вперёд. Мягкий голос, женский голос.

– Нет, Сиг. Не сейчас, Сиг. Ему нужно ехать с матерью, Сиг, – она повторяла его имя мягко, нараспев. – Нам придётся его отпустить, Сиг.

Сиг повернулся и посмотрел на неё и как будто даже немного успокоился. Его глаза, его тело, весь он – успокоился. Именно так. Он всё ещё выглядел больше, крупнее, но спокойней, как будто он был псом, которого Эди гладила и успокаивала.

Человек по имени Кейси, который не был его дядей, вернулся в машину. Мальчик, улыбаясь, слушал, как на него бросаются гуси. Мать мальчика поднялась наверх и принесла его вещи и чемоданчик, взяла за руку и потащила в машину. И всё это время Сиг стоял рядом с Эди. Они вышли из дома и стояли, смотрели.

И Кейси, который не был его дядей, развернул машину и выехал со двора, а Рекс бежал рядом, лаял и кусал шины. А мальчик смотрел в заднее стекло, пока Сиг и Эди не скрылись из виду, и плакал, плакал, но никто этого не видел.

Он плакал для себя. Один.

И всем, о чём он мог думать, было «но»…

Но.