Гэри Паулсен - Побег в леса. История мальчика, который выжил [litres]

Холодный голос, ровный. Раздавался, как будто из ночи. Не изо рта солдата, и вообще не из солдата, а как будто вокруг него. «Мне приказано встретить вас…» Это не предложение, а приказ. Договорив, солдат развернулся и что-то быстро и резко бросил филиппинцу, стоявшему за ним, на языке, которого мальчик не понимал. Затем он повернулся обратно к матери мальчика, наставив дуло ей в лицо.

– Он заберёт ваш багаж.

– Как он узнает…

– Он узнает. Проходите. Джип ждёт.

Он повернулся и исчез. Мать снова схватила мальчика за руку и пошла за сержантом. Крамер шёл так быстро, что им практически приходилось бежать, чтобы не отставать. Наконец они протолкнулись через толпу к началу пирса, где мальчик увидел камуфляжно-оливковый джип. Он залез на заднее сиденье, его мать села на переднее пассажирское, а филиппинец принёс два чемодана и поставил их рядом с мальчиком. Сам филиппинец не сел в джип, а развернулся и как будто растворился в толпе. Крамер завёл джип, и они помчались.

Именно помчались.

Крамер знал только одну скорость. У джипа были низкие двери и только одно – лобовое – стекло. И ничего похожего на ремни безопасности, поэтому мальчик и его мать чуть не вывалились наружу.

– На дороге воронки от снарядов, – сказал Крамер. – Держитесь. Лучше проехать их быстро, иначе завязнем.

Они ехали прямо через центр Манилы, и Крамеру всё же приходилось тормозить, чтобы пропускать людей. В эти моменты мальчик пытался рассматривать город.

Тот был сильно похож на пустошь. Бомбы и снаряды разрушили всё: он не видел ни одного целого дома. У старого красивого испанского здания, похожего на церковь, в стене зияла огромная дыра, футов сорок в диаметре, через которую было видно всё, что происходило внутри.

Как будто какой-то безумец попытался сделать больно целому городу. И преуспел.

Но мальчик увидел и другую сторону. Он заметил, что большинство мужчин носили шорты и свободные рубашки цвета хаки или белые. На женщинах были юбки – либо узкие, либо свободные с запахом – и блузки. Иногда люди кричали на Крамера и показывали ему неприличные жесты за его опасное вождение, но почти все улыбались и махали мальчику. Они радовались. Радовались среди руин своего города.

И эта радость напомнила ему Эди, как она вышла встречать его, когда он только приехал и столкнулся со стаей грозных гусей. Счастье, которое он почувствовал, когда узнал её.

Здесь было так же. Он чувствовал, что здесь ему рады, и сразу же решил, что ему здесь тоже будет хорошо.

Он почувствовал, что это место его, для него. Он ничего не знал о городе, кроме того, что ему рассказывал Рубен. Но он знал боль и страх, как знал другой город, но сейчас здесь улыбались. Махали. Окликали его. Встречали его.

Как будто здесь его место.

Его место в Маниле.

Он ничего не знал, но было ясно, что он хочет увидеть больше, узнать город лучше, понять, откуда у людей такая же радость, как у Эди.

Он должен был узнать больше о Маниле.

Но прежде…

Казалось, вся его жизнь до сих пор состояла из этих «но прежде».

Прежде чем сделать одно, он должен был сделать другое. Прежде чем переплыть океан, он должен был как-то пережить ветрянку. Прежде чем приехать к Эди и Сигу, он должен был петь в барах Чикаго и помогать матери знакомиться с мужчинами, которые не были его дядями.

А теперь прежде всего он должен был познакомиться с отцом.

А это оказалось не то чтобы бессмысленно, но в лучшем случае скучно.

Крамер проехал через военные ворота и отвёл их к дому, где были только жалюзи, ни одного застеклённого окна и – единственная интересная деталь – потолок, на котором сидели маленькие ящерки. Они напугали мать мальчика, и та хотела разогнать и убить их всех, но служанка по имени Мария сказала, что ящериц убивать нельзя: они приносят удачу и едят комаров. Оказывается, к дому прилагалось двое слуг: Мария и молодой мужчина по имени Ром. Отец Гэри звал их мальчиком и девочкой, и это сбивало Гэри с толку, потому что Мария и Ром были взрослыми, а не детьми. Мария – с длинными чёрными волосами и карими глазами – была такой тоненькой, что выглядела почти крошечной. Она всегда носила цветастые юбки с запа́хом и белые рубашки из жатого хлопка. Со временем мальчик узнал, что у Марии был ребёнок, которого она иногда приводила с собой, а Ром жил в центре Манилы в хлипкой лачуге, построенной из деревянных ящиков для патронов и кровельной жести.

Кроме слуг и ящерок, к дому прилагалась ротанговая [34]мебель, маленькая кухня и покрытая японскими буквами циновка на полу. Японцы забрали себе все дома, когда оккупировали Филиппинские острова. Они вообще всё забрали.

Когда вошёл отец, Гэри сидел на ротанговом диване и читал комиксы, которые принесли вместе с чемоданами. Отец оказался высоким и гораздо более худым, чем на фотографии, которую помнил мальчик. Его форма была так накрахмалена, что, казалось, может стоять сама да ещё и поддерживать отца.

Он посмотрел на мальчика, и тот вспомнил капитана Ригса.

Просто взгляд. Никаких касаний. Никаких объятий. Ничего и близко похожего. Хотя бы улыбки. Как если бы мальчик был чьим-то ещё сыном – и так продолжалось до самой смерти отца. Он бросил взгляд, повернулся к Марии и приказал – не попросил, приказал – принести ему выпить.

Мать тоже попросила выпить.

И всё. «Добро пожаловать домой», – подумал мальчик.

Родители выпили. Потом ещё.

И, наконец, они напились и начали ругаться, кричать друг на друга, считать других мужчин и женщин, его мать принялась бросать в отца посуду и пепельницы. А мальчик свернулся на койке в алькове, который должен был стать его комнатой, и старался не слушать, не слышать, не знать. И он не хотел и не мог представить, что они проживут тут почти три года, и все ночи, которые мальчик проведёт в доме – а было много ночей, которые он проводил не там – будут одинаковыми.

Один стакан.

Два стакана.

Ещё.

Потом ссора.

Невозможно видеть, жить, быть здесь. Ночные крики, пьяные ссоры всё громче и всё дольше…

Никакой радости.

Мария и Ром видели, что происходит, и жалели мальчика. Ром сказал, что японцы ужасно издевались над Марией и жестоко использовали её, но она всё равно осталась доброй и старалась помочь мальчику, как могла. Она делала ему особо липкий рис, в который вываливала банку сардин в особом солёном соусе.

Сардины. Промасленные, плотно набившиеся в маленькие банки с отвинчивающейся крышкой. Когда он впервые открыл банку, они пахли, как, собственно, сардины. Плавники, потроха, все дела.

Семья Рома жила в городе, и у него были дети – никто не знал, сколько точно, потому что их количество постоянно менялось из-за того, что Ром кормил каждого беспризорника, который появлялся у него на пороге. При этом он всегда находил время помочь мальчику. У Рома был старый японский велосипед с толстыми шинами и крепкой рамой, которая без труда выдерживала мальчика. Каждый раз, как тот хотел куда-нибудь поехать, Ром сажал его к себе на багажник и вёз по улицам Манилы, поворачивая руль длинными, тонкими, мускулистыми руками.