Лукьян Горлецкий - Граница

— Мне тоже нравился Сары-Сай, — ответил я, подумав. — Но сейчас я начинаю сомневаться в нем. Он какой-то странный.

— Душа его мечется между двух огней — старым и новым. Он уже избрал новый путь, но еще сомневается, оглядывается. А есть старики, которые твердо стоят на старом и начисто отвергают новое. Вот те опаснее.

Мы простились, крепко пожав друг другу руки. А в первый свободный день я пустился на поиски моего будущего наставника в языке. Я знал, что Вахида можно застать возле строящейся школы.

Под школу Назаршо выделил старую кибитку. Но она была мала, и колхозники вместе с Вахидом достраивали ее. От заставы там работал командир отделения Кравцов. Вахид выпросил его. Кравцов — столяр. Он и Худоназар делали парты или что-то похожее на парты. Из Хорога привезли на двух вьюках доски, но и их не хватало. Парты мастерили из разного старья, а доски шли только на крышки.

Эта недостроенная школа-кибитка была видна издали. Темнели еще сырые, до половины выложенные стены, во дворе с носилками и ведрами ходили люди. Под развесистым орехом лежали горками свежеколотые камни и доски.

Когда я подошел ближе, то увидел Сары-Сая и Вахида. Старик в длинном фартуке стоял на ржавой бочке и помогал складывать стену, а учитель в заляпанной глиной майке подавал ему из плетеной корзины камни. В круглом, как огромная лепешка, глиняном замесе топтались три босые женщины. Они держались руками друг за друга, будто танцевали.

— Начальник, иди помогай! — позвал меня Сары-Сай.

С крыши махали руками и что-то весело по-таджикски кричали парни. Среди них я заметил Кадыра, Ашура и Навруза. Женщины стыдливо посмеивались, прячась друг за друга, и украдкой поглядывали на меня.

Вахид поздоровался со мной и подозвал Савсан:

— Садись, Савсан, разговор есть.

Девушка села на краешек черной базальтовой плиты, на которой мы сидели, и опустила голову.

— Скоро тебя, Савсан, будем принимать в комсомол, — сказал учитель.

Девушка встрепенулась, радостью сверкнули ее глаза, но она внезапно снова потупилась.

— Айдар не хочет.

— Не хочет, чтобы ты вступала в комсомол?

— Да, — кивнула Савсан. — И сам не хочет вступать.

Вахид заволновался.

— Я знаю, что он не хочет. Но ты-то! Какое право он имеет тебе запрещать?

С грехом пополам, но я все-таки понимал, о чем они говорят.

— Слушай, Савсан, — сказал я, считая, что пора вмешаться. — Ты сама себе хозяйка. Айдар скоро сам поймет, что без верных товарищей, без комсомола ему не обойтись…

Девушка не поняла того, что я сказал, и вопросительно взглянула на Вахида. Он перевел. Лицо Савсан внезапно стало жестким. Глаза упрямо сузились.

— Я пойду комсомол! — воскликнула она по-русски.

— Эй, эй! — сердито закричал вдруг Сары-Сай. — Работа стоит! А ну-ка, за дело!..

Вахид и Савсан встали рядом со стариком. Снова закипела работа. Я присоединился к ним.

— Закончим стену и начнем с вами заниматься, — сказал Вахид. — Это будет первый урок.

Школа наконец была достроена. Получилось не бог весть какое помещение, но учиться было можно. Утром сюда веселой гурьбой прибегали ребятишки, а по вечерам собирались взрослые. Ликбез посещали главным образом молодые парни. Среди них была лишь одна девушка — Савсан.

Однажды Фаязова вызвали на пять дней в Душанбе на командирские сборы. Перед отъездом он хотел повидать Вахида. Они оба были родом из Ленинабада и с первых дней подружились. С Фаязовым в школу зашел и я. В приземистом небеленом помещении в два ряда стояли парты. Позади стола учителя на стене висела маленькая черная доска, а над ней — портрет Ленина. Дети, как по команде, встали. В первых рядах сидели совсем маленькие, потом — постарше и на задних партах — довольно взрослые парни. Фаязов подошел к столу учителя и поздоровался. Класс нестройно ответил.

— Так ты едешь в Душанбе? Замечательно! — радостно воскликнул Вахид, пожимая нам руки.

— Что же тут замечательного? Сказать правду — некогда мне по сборам разъезжать.

Вахид схватил Фаязова за плечи:

— Слушай! Выручи нас! Достань хоть несколько букварей и тетрадей. Там есть. А то мы бедствуем.

— Достать я достану, а как их везти такую даль?

— Хоть немного. Ты посмотри, на чем дети пишут.

Мы обошли парты. Перед учениками лежали обрывки газет, тетрадные листы, обложки, бланки, квитанции. Только у некоторых были огрызки карандашей. Писали по очереди. Чернил, перьев и ручек совсем не было.

— Видишь?.. — помрачнев, спросил Вахид. — И букварь один на всех. У меня.

Учитель объявил перерыв. Шумная ватага сопровождала Фаязова во двор. Он сел на коня, махнул рукой.

— Так не забудь!.. — кричал Вахид.

И Фаязов не забыл. Он привез в двух небольших свертках буквари, тетради и карандаши. Немного. Что смог затолкать в переметные сумки у седла. Усталый с дороги, он пошел отдыхать, а я немедля, в тот же вечер, понес это богатство в школу. И не узнал ее. Вечером она выглядела мрачно. Под темным потолком, который был выложен из хвороста и ничем не прикрыт, висел в плетеной проволочной корзинке фонарь «летучая мышь» с закопченным стеклом.

Учитель поднял голову, и на меня глянули карие приветливые глаза.

— Что это?

— Фаязов привез.

— Ну? Приехал?! — Вахид просиял и быстро развернул свертки.

— Товарищи! — радостно воскликнул он, — Живем! Земля все-таки вертится, и по ней ходят хорошие люди.

Из полутьмы вынырнула рыжая голова Кадыра, потом к столу подошли Айдар и другие парни.

Вахид разделил класс на несколько групп. Ликбезовцы получили два букваря. Одну книжку учитель дал Кадыру, другую получила Савсан.

Девушка взяла букварь как диковинку и стала его рассматривать. С обложки ей улыбался мальчуган в тюбетейке. Савсан со всех сторон обступили, умолк оживленный говор…

Группу Кадыра букварь словно объединил и сдружил. Молодые люди собирались то в одной, то в другой кибитке, смотря по тому, у кого была книга.

Савсан же никому не доверяла букваря. Она не расставалась с ним и носила за пазухой. Чтобы выучить заданный Вахидом урок, юноши из группы Савсан частенько подолгу разыскивали ее.

Это очень не нравилось ревнивому Айдару. Я иногда замечал, что на книжку он смотрит с ненавистью.

Однажды я нес службу на наблюдательном пункте, который находился на выступе скалы, высоко над кишлаком. Все, что делается в кишлаке, мне оттуда было видно как на ладони. Вон поблескивает на солнце пограничная река. Она синей подковой огибает скудные земли Рына. Вдоль нее тянутся красновато-рыжие поля дозревающей пшеницы, полоски скошенного ячменя, квадраты огородов. Их отделяет от садов ровной линией проселочная дорога. От дороги к подножию горы на зеленых холмах раскинулся тремя островами Рын. Кибитки рассыпаны по садам. В бинокль мне видны квадраты крыш, дворы, сараи, кривые улочки. Я обращаю внимание на крыши. Чего там только нет! Валяются халаты, лежат вязанки хвороста, сушится на мешках урюк, стоят глиняные кувшины.