Лукьян Горлецкий - Граница

— Я знаю, каким будет наш Памир при коммунизме, — неожиданно сказала Савсан.

— Каким же?

— Он будет огромным курортом. Сюда будут приезжать больные, чтобы лечиться, здоровые — чтобы отдыхать. — Она совсем молодо вскочила и, восторженно прижав руки к груди, огляделась вокруг. — Посмотри, товарищ комиссар, какая красота! Посмотри, какой он, наш Памир! Да разве такая красота сыщется где-нибудь еще на свете!..

Я встал рядом с ней. Далеко, в дымку, словно в глубь веков, уходили молчаливые горные хребты. Облака цеплялись за их вершины. Высоко в небе парили орлы. Памир лежал перед нами, суровый и прекрасный, как наша молодость.

«Граница! Какая она?» Этот вопрос я с волнением задирал себе еще дома, в родном моем селе Карыченцах (есть такое на Украине). Думал я об этом и сейчас, хотя уже три месяца пробыл на учебном пункте.

На этом пункте мы занимались, как в школе. Это была школа будущих пограничников. Каждый день — политподготовка, строевая, огневая, тактика… Не ладилось у меня с занятиями. То на стрельбе половина пуль — «в молоко», то на строевой шагаю не так, как надо.

Но особенно плохо приходилось мне на практике по пограничной подготовке — самому главному для нас предмету.

Помню одно из первых занятий. Вывел нас сержант Путилин на местность.

— Рядовой Крыга, вы назначаетесь старшим наряда. Нарушена граница. Действуйте.

Я знаю, что раздумывать нельзя. Принимать решение надо мгновенно, и, еще не вполне уяснив задачу, кричу своему напарнику:

— За мной!

— Отставить! — говорит Путилин. — Что за крик? Нарушитель может быть где-то рядом, а вы кричите, как болельщик на матче «Спартак» — «Динамо».

Молча бегу с напарником по арыку. Сгибаюсь в три погибели. Сержант бежит рядом.

— Рядовой Крыга, вон в тех кустах минут десять назад замечен неизвестный.

— А куда он ушел? — простодушно спрашиваю я.

Сержант багровеет:

— Этого он мне не сказал. И вам не доложил.

Я понял свою ошибку и покраснел.

Мы с напарником подбегаем к кустам, но там никого нет. Ясно — «нарушитель» ушел. А куда? Вот уж действительно не доложил… Огляделся я и увидел груду камней, а из-под них пола шинели торчит. Отвалили мы с напарником камень и увидели Горобцова. Сидит и улыбается.

— Здорово, — улыбнулся и я.

— Отставить! — закричал Путилин.

И я опять понял, что совершил ошибку: ведь это был сейчас не Горобцов, а «нарушитель» границы.

— Руки вверх! — скомандовал я. — Бросай оружие!

Отобрал я у Горобцова карабин, обыскал.

— Что будете делать дальше? — спрашивает сержант.

— Поведу на заставу, — отвечаю я.

— Действуйте…

Провели мы Горобцова метров сто; сержант нас останавливает:

— У нарушителя был фотоаппарат.

— Нет у него аппарата, — возразил я.

— Откуда вы знаете?

— Обыскивали.

— А если он аппарат бросил?

Опять ошибся! Надо было местность осмотреть!..

Конечно, день ото дня наши действия становились все более точными. И все-таки зачеты я сдал на одни тройки. Да еще был рад, что хоть так-то сдал. Кому они будут нужны мои отметки, там, на настоящей границе?!

И вот мы едем на заставу. На настоящую границу. Едем на лошадях, которых нам прислали с заставы. С нами — сержант Путилин. Он сопровождает нас на ту заставу, где служит сам.

Еще на пункте во время учебы я не раз воображал себя стоящим возле пограничного столба. Стою и всем сердцем чувствую: я в ответе за то, чтобы спокойно трудились наши люди, чтобы мирно работали, строили коммунизм… И чтобы никто не мешал нам его строить…

Думал я об этом, и меня охватывала гордость. Ведь отныне я не простой человек. Народ доверил мне великое дело — охранять государственную границу. Так какая же она, граница?

— Вот она, граница, — сказал сержант Путилин, показывая рукой.

Я взглянул в ту сторону, куда он указывал. Река как река. Только вода мутная и течение быстрое.

А дальше — горы. И на нашей стороне и за рекой. Кругом, куда ни глянешь, — горы самых различных очертаний и цветов: бурые, красноватые, как обожженная глина. Они то стоят одиноко, то нагромождены одна на другую и тянутся сплошными цепями. И горы не такие, как, например, Карпаты. Те покрыты лесом, а здесь — голые скалы: ни деревца, ни травинки. Смотрим мы на них и удивляемся.

Сержант наблюдает за нами, посмеивается:

— Ну как, нравится наша природа?

— Ничего, — отвечаю я, — вот горы больно высокие.

— Это что, — говорит сержант, — на нашей заставе они повыше будут.

Наступают сумерки, а мы все едем. Горы действительно становятся все выше и выше.

— Вот скала Пагубная, — объясняет сержант Путилин. — Здесь начинается участок нашей заставы.

Горобцов, который едет вслед за сержантом, вдруг бледнеет, останавливается и сползает с коня. Сержант замечает это и приказывает всем спешиться. Когда я подхожу к тому месту, где только что остановился Горобцов, у меня холодок пробегает по спине: внизу круто поворачивает река, образуя залив и глубоко врезаясь в скалу. А тропа на повороте узкая, и, когда смотришь вниз, кажется, что стремительный поток подкашивает тебя. Невольно хватаешься рукой за скалу — кружится голова. «Вот тебе, — думаю, — и Пагубная!»

Дальше нам до самой заставы часто приходилось спешиваться и снова садиться на лошадей. Тропа иногда шла по таким кручам, что мы двигались с трудом.

И вдруг совсем недалеко от заставы произошла беда. Мы поднимались по узкой тропе. Неожиданно лошадь подо мной резко дернула поводья. Я едва не стукнулся головой о скалу. Припав на колени, моя Ласта медленно сползала в обрыв. Я рванул за повод — лошадь вскочила на ноги. Подбежали Путилин и несколько солдат. Но Ласта уже стояла на тропе. Это произошло очень быстро, и я радовался, что все обошлось благополучно.

Вскоре впереди показались домики. Это была застава.

Мы спешились возле конюшни. Путилин доложил начальнику заставы о нашем прибытии, а потом начал осматривать лошадей.

— Смотрите, что вы наделали, рядовой Крыга!

Я взглянул через его плечо. На ноге лошади, пониже колена, кожа была рассечена, точно ножом. Рана продолговатая и довольно глубокая.

— Это не я, она сама упала.

— «Сама»! — передразнил сержант. — Ваша лошадь, и вы за нее отвечаете.

В столовую мы пришли усталые и разбитые. Есть не хотелось, и я только для видимости ковырял ложкой в тарелке. Вдруг ложка застыла у меня в руке.

— После беседы рядового Крыгу ко мне в канцелярию! — прозвучал в коридоре властный голос.