Лукьян Горлецкий - Граница

— Понятно, — ответил я.

Лошадь запрыгала, гулко стуча подковами. Я весь напрягся. Испуганно поглядываю на лошадь и поражаюсь, как она натренирована: взбирается по камням, будто коза, и даже не споткнется.

Особенно опасно на поворотах. Далеко внизу видна река. Ты как бы висишь над ней. Захватывает дыхание. Я усиленно дергаю лошадь за поводья и не помогаю, а мешаю ей. Вот, кажется, оступится лошадь, и не успеешь глазом моргнуть, как вместе с нею полетишь вниз.

Порой меня охватывает такой страх, что темнеет в глазах и тело покрывается испариной.

Мы выходим на широкую тропу. Я чувствую себя так, словно гора с плеч свалилась, радуюсь, что иду по ровной земле, на сердце легко. Но это временная радость. Успокоившись, я вновь начинаю думать о горах, о том, как буду здесь охранять границу. И наплывают тяжелые мысли.

Выбираемся на вершину перевала. Внизу довольно большая холмистая поляна, покрытая зеленью. Посередине домик. Это пост.

Пока ефрейтор передает солдатам мешки с продуктами, я осматриваюсь. За постом тут и там торчат огромные камни: видно, много лет назад здесь был большой обвал. Поверхность камней потемнела, покрылась мхом. Огромная широкая плита накренилась в сторону, и на ее ровной поверхности высечено множество фамилий. Одни выведены печатными буквами, другие наклонной размашистой скорописью.

— Что это за люди? — спрашиваю я у солдата, охраняющего пост.

— Герои-пограничники.

И он охотно рассказывает, что давно, когда еще не существовало троп, по которым сюда можно добраться, решили фамилии тех, кто проявит героизм в борьбе с басмачеством или задержит нарушителя, высекать на плите. Это была своеобразная Доска почета. Вот первая фамилия — Блинов. Он убил трех басмачей. Вторая — Каргаполов. С ручным пулеметом он преградил путь банде, которая переправлялась через реку… Вот четыре фамилии в узенькой рамке — Виноградов, Пятак, Чеботарев, Ломоносов. Все четверо погибли при обороне поста. Двое суток оборонялись они, окруженные басмачами. Врагов было много — туча… Патроны кончились. Тогда бойцы облили пост керосином и погибли в огне, не сдавшись врагу.

Я обратил внимание на фамилию «Богачев». Рядом стояла цифра «15».

— Кто это? Богачев пятнадцатый? — спросил я.

— «Пятнадцатый»! — нахмурившись, сказал подошедший ефрейтор. — Что он, царь какой-нибудь, что ли? Это герой! Богачев задержал пятнадцать нарушителей. Он служил на нашей заставе в тысяча девятьсот тридцать третьем году.

На заставу возвращались под вечер.

Когда мы преодолели Чертов мост и выехали на опасное место, где я шел пешком, Громов скомандовал.

— Садитесь на коня!

— А я не поползу вниз?

— Не бойтесь, смотрите на мою спину.

С бьющимся сердцем взобрался я на коня и, как приказано, стал смотреть на спину ефрейтора. Я сидел как на иголках, дыхание спирало, но голова не кружилась. Потом мне стало чуть легче.

— Рядовой Крыга, взгляните вниз! — приказал ефрейтор.

Я окаменел.

— Вам ясно? — спрашивает ефрейтор.

Я пригибаюсь, хватаюсь за луку обеими руками и медленно поворачиваю голову. Внизу бурлит река. На сопредельной стороне видны горы и подвесная тропа, по которой патрулируют два солдата. И вдруг я с удивлением замечаю, что голова у меня не кружится. Тогда я бросаю луку и выпрямляюсь.

— Вот видите, вы уже смелее стали, — говорит Громов.

Дни идут за днями. Мы пока ходим в наряд только днем: ночью нас еще не посылают. Зато на учебу нажимаем крепко. Однако хвастаться мне пока нечем. На занятиях моя фамилия произносится чаще других. Особенно на кавподготовке. Я только и слышу:

— Рядовой Крыга! Не напрягайтесь!.. Рядовой Крыга! Каблуки ниже!..

Вот и на стрельбе вчера тоже мазал. Правда, из карабина натянул на «посредственно», а из автомата упражнение не выполнил. И по строевой командир отделения поставил мне тройку:

— Не умеете приветствовать. Когда переходите на строевой шаг, нужно развернуть грудь, а вы сутулитесь.

Правда, на политических занятиях я отвечал, как сказал капитан Налетов, «прилично». Вопрос был такой: показать на карте новостройки шестой пятилетки. Я показал, но пропустил Перепадную ГЭС, которая строится здесь же, в Таджикской республике.

Вечером меня вызвали в канцелярию. За столом сидели капитан, Путилин и Громов. Я понял, что разговор пойдет о моей учебе, и не ошибся.

— Присаживайтесь, — пригласил капитан и сразу же перешел к делу. — Отстаете, рядовой Крыга, подводите заставу.

— Мне и самому стыдно, — ответил я печально. — Стараюсь, но ничего не получается. Видно, я такой человек неспособный.

— Нет, вы просто не стараетесь, — возразил капитан. — Вот мы вас и вызвали сюда, чтобы спросить: почему?

— Как не стараюсь?

— Очень просто. — Капитан пристально посмотрел на меня. — На турнике вы, например, подтягиваетесь всего два раза, а надо шесть… Я три дня подряд наблюдал за вами. Свободное время вы проводите в разговорах, а не подойдете к турнику, не подтянетесь на нем лишний раз. Ждете занятия. Если бы вы старались, могли бы среди дня выбрать время и два-три раза потренироваться. Вы равнодушно относитесь и ко всем остальным дисциплинам, не интересуетесь книгами, газетами. Почему так?

— Не додумался, — выпалил я.

— Ну уж, это неправда! — вмешался сержант. — Я вам давал уставы, наставления, указывал даже статьи, страницы. Бери, учи, читай. «Не додумался»! Может, вы насчет турника и не додумались. А с уставами как? Здесь другие причины. Вы не болеете душой за свою учебу, вот что я скажу. Стрельнул плохо — подумаешь, велика беда! Придет время — буду стрелять хорошо. А нас волнует то, что вы сейчас плохо стреляете. Сегодня — понимаете? — сегодня вы идете на границу и сегодня можете упустить нарушителя.

Говорили долго. И я никому возразить не мог, потому что все было верно.

Утром я стал готовиться в наряд. Собрался быстро и, дожидаясь команды строиться на инструктаж, подошел к турнику. Да что, в самом-то деле! Сил у меня не хватит? Я подпрыгнул и ухватился за прохладную отполированную сотнями рук перекладину. Подтянулся раз, другой и почувствовал, что больше не могу. Заныли мышцы. Я напряг все силы и с трудом подтянулся еще раз. «Еще, еще», — стиснув зубы, говорил я сам себе и из последних сил подтянулся четвертый раз.

— Правильно, Крыга, — прозвучал у меня над ухом знакомый голос.

Пальцы мои разжались сами собой. Но я все-таки успел вытянуться по команде «смирно» перед капитаном Налетовым. Он, вероятно, возвращался с границы.

— Хорошо, — еще раз повторил капитан.

И от этой похвалы я вдруг почувствовал себя таким сильным, что, когда начальник зашагал прочь, подпрыгнул и подтянулся еще два раза.

В полдень я вернулся из наряда. Горобцов перебирал книги в своей тумбочке. У него там полно книг.