Генри Хаггард - Рассвет

— Ах, это долгая история, и вы вряд ли найдете в себе терпение ее выслушать.

— Я полагаю, вся история написана на вашем лице; тогда я думаю, что могу догадаться, о чем она. Рассказы юных леди обычно вращаются вокруг одной оси, — и он тихонько рассмеялся и сел в углу, подальше от света. — Теперь, моя дорогая, я готов уделить вам все свое внимание.

Анжела густо покраснела и, старательно глядя в окно, принялась, не без колебаний, рассказывать свою историю.

— Мистер Фрейзер, прежде всего вы должны понять… то есть, вы понимаете, я должна сказать вам, что… — в отчаянии начала она, — что я помолвлена.

— А!

В этом восклицании было что-то такое резкое и неожиданное, что Анжела быстро обернулась.

— В чем дело, вы не ушиблись?

— Нет… Да! Но продолжайте, Анжела, прошу вас.

Это был неловкий рассказ, особенно та его часть, что была связана с Джорджем, и девушка чувствовала, что никому другому не смогла бы этого рассказать, но была уверена, что в мистере Фрейзере найдет полное понимание и сочувствие. Если бы она знала также, что одно лишь упоминание имени ее возлюбленного было жестоким ударом в сердце ее слушателя, и что каждое выражение ее собственной глубокой и непреходящей любви, каждая нежная нотка ее голоса становились новыми, все более изощренными пытками для преподобного… возможно, она была бы сбита с толку.

Ибо так оно и было. Несмотря на свои почтенные пятьдесят лет, мистер Фрейзер не мог безнаказанно обучать Анжелу. Он заплатил за это наказанием, которое и должно было настигнуть каждого человека, имеющего живое и горячее сердце и вступившего в длительные и близкие отношения с такой женщиной, как Анжела. Ее красота взывала к его чувству прекрасного, ее доброта — к его сердцу, а ее ученость — к его интеллекту. Что же удивительного в том, что он незаметно научился любить ее; удивительным было бы, если бы этого не случилось.

Впрочем, читателю нечего бояться; мы не будет утруждать его подробным рассказом о несчастном чувстве мистера Фрейзера, ибо оно никогда не выплывало наружу и не навязывалось миру или даже его объекту. Это была одна из тех искренних, тайных и самоотверженных страстей, которых, если бы мы только о них знали, вокруг нас существует великое множество; страстей, которые, по-видимому, ни к чему не стремятся и совершенно не имеют цели, если только не делают свою жертву немного менее счастливой или немного более несчастной, в зависимости от обстоятельств, чем он или она были бы в противном случае. Именно для того, чтобы побороть эту страсть, которую он в глубине души называл бесчестной, мистер Фрейзер и уехал за границу, подальше от Анжелы; там он боролся с ней, молился против нее и наконец, как ему казалось, подавил ее. Но теперь, при первом же взгляде на девушку, он почувствовал, что страсть эта снова поднялась во всей своей прежней силе и пронеслась сквозь всё его существо, как буря, и тогда он понял, что истинная любовь — из тех явлений, которые не знают смерти. Возможно, вопрос в том, действительно ли он хотел ее потерять? Это было безнадежное чувство, но зато оно принадлежало только ему. Во всякой истинной любви есть нечто настолько божественное, что в глубине сердца большинства из нас таится убеждение, что лучше любить, как бы сильно мы ни страдали, чем не любить вообще. Может быть, в конце концов, те, кого действительно следует жалеть, — это люди, которые не способны на такое ощущение.

Однако что испытывал мистер Фрейзер, слушая в этот осенний день рассказ Анжелы о любви другого человека и о том, как глубоко и пылко она сама ответила на эту любовь, никто, кроме него самого, не знал. И все же он выслушал ее и не поколебался в своей преданности, утешая девушку, давая ей лучшие советы, какие только были в его силах, как благородный христианин и джентльмен, кем он и был; он убеждал ее, что нет нужды беспокоиться и есть все основания надеяться, что все рано или поздно придет к счастливому и успешному исходу. Отречение мученика от самого себя еще живо в этом мире.

Наконец Анжела дошла до письма, полученного ею сегодня утром от Джорджа Каресфута, и мистер Фрейзер внимательно прочел его.

— Во всяком случае, — сказал он, — теперь он ведет себя как джентльмен. В целом, это хорошее письмо. Вы больше не будете беспокоиться о нем?

— Не буду, — ответила Анжела и тут же вспыхнула, вспомнив признание Джорджа возле живой изгороди, — но ему определенно пора было это сделать, потому что он не имел права, о, он совершенно не имел никакого права говорить со мной так, как говорил, и он… он достаточно стар, чтобы быть моим отцом!

Бледные щеки мистера Фрейзера слегка порозовели.

— Не будьте к нему строги из-за того, что он стар, Анжела, — а он, между прочим, совсем не стар, он почти на десять лет моложе меня, — потому что я боюсь, что стариков так же легко одурачить хорошеньким личиком, как и молодых.

С этого момента, не зная истинного характера Джорджа, мистер Фрейзер втайне проникся сочувствием к его страданиям — сочувствием, которое, несомненно, проистекало из чувства солидарности. Ему казалось, что он может понять человека, заходящего столь далеко, когда его цель — завоевание Анжелы; не то чтобы он сам был бы готов на подобное, но и он знал силу искушения — и чего стоит бороться с ним.

Уже почти стемнело, когда Анжела, собираясь уходить, тепло пожала ему руку и по-своему ласково поблагодарила за его доброту и советы. Потом, отказавшись от его предложения проводить ее и пообещав, что она придет к нему завтра, девушка отправилась домой.

Первым, что бросилось ей в глаза на столике в прихожей, была записка, адресованная ей самой, написанная почерком, который она видела на многих счетах за стирку, но никогда прежде не видела на конверте. Она открыла ее в смутной тревоге. Письмо гласило следующее:

«Мисс, ваш отец только што уволил меня, сказав, што он слишком устал от меня, и што я слишком неотесана, штобы находицца в вашем обществе, што является совершенной правдой. Но, Мисс, чуйствуя необходимость попрощацца с вами лично после того, как я воспитывала вас вот этими вот руками и все для вас делала все эти годы, я беру на себя смелость написать вам, Мисс, штобы попрощацца и благослови вас Бог, мой прекрасный ангел, и меня можно будет найти внизу, в старом доме в конце дороги, который мой бенный муж оставил мне, который, к щастью, просто пустой совсем стоит, и вы ведь будете время от времени навещать меня, Мисс?

Ваша покорная слуга Пиготт.

Ищо пишу тут, штобы сказать, што вещи ваши я сложила перед уходом, а за своими пришлю завтра, коли останусь жива. С вашего позволения, Мисс, вы найдете свою чистую ночную сорочку в левом шкафу, и мне очень жаль, што я не могу быть там, штобы разложить ее для вас. Я возьму на себя смелость посылать за вашим бельем в стирку, так как оно никому не может быть доверено».