Михаил Найдич - Высшая мера

Нет, не пропадет «Витязь»! Не погибнут Славка и Петро, и Денисов, и артиллерист Колька Плоткин, и Чернобрив… Никифор рванулся вперед — и просигналил, но не желтым, а красным!

И сразу же в спину ударило тяжелое-тяжелое. Но он только усмехнулся про себя: «Дурни! Не догадались красный забрать…»

Но не только в флажках дело — он еще нашел в себе силы доковылять до столбика, перекинуть баланс. Он так и повис на переведенной стрелке…

А бронепоезд, резко затормозив, через секунду стал медленно, словно на ощупь, продвигаться вперед, на главную магистраль, поливая свинцом и сталью бессильно злобствующих петлюровцев.

Бандиты остались далеко позади. Но один из снарядов все-таки угодил в хвостовую балластную платформу. Все, что было в ней деревянного — пол, бортики, несколько бревен, — начало гореть. Огонь медленно полз к соседней площадке.

Возможно, ничего страшного не произошло бы: площадка ведь стальная; но на ней пулеметы, боеприпасы — к чему тут соседство с огнем? Да и подбитая платформа скрежетала, волочилась по рельсам, замедляя движение бронепоезда.

Одним из первых это заметил Чернобрив. «Отцепить! Во что бы то ни стало», — решил он и бросился к ней. Славка рванулся вслед за Чернобривом.

Еще один снаряд ударил в платформу. Или рядом?.. Славка так и не понял: взрывной волной его снесло с бронеплощадки. Шмякнуло оземь. Над головой прогрохотали колеса — и все стихло. Лишь тупая нескончаемая боль разливалась по телу.

«Жив я, — подумал Славка, — а то боли бы не чувствовал». Он чуть отполз и лежал теперь в чахлом кустарнике. Сплевывал. Слюна была красной. И хотелось пить…

Прошло какое-то время, и до его слуха донесся глухой топот и гиканье. Славка с усилием приподнял голову и увидел, что черной лавой скачут по степи бандиты… Куда они? На броневик? Так ведь он уже далече. Славка взглянул в противоположную сторону — «Витязь революции» действительно был на солидном расстоянии, но он стоял, окутанный паром. Что-то там произошло…

Бронепоезд и вправду застыл на месте. То ли от осколка, то ли от сотрясения на паровозе лопнула дымогарная труба.

— Не было печали, черти накачали! — крикнул Сухоруков и от злости выругался.

Многие из команды попрыгали на землю. Раздались голоса.

— А я-то думал, что бронированному ничего не сделается.

— Больно тонкая она…

— Да не в броне дело, товарищи. Машина ведь все равно старая, вот и лопнула труба.

— Сколько до станции Горошино? — спросил Сухоруков и, взглянув на карту, сам ответил: — Километра четыре… Вот что! Ты и ты, — он показал пальцем на помощника машиниста и Чернобрива, — жмите на Горошино, там наверняка паровоз найдется. Часа через полтора ждем вас. Живые или мертвые, но на паровозе, ясно?

— Ясно, товарищ командир! — ответил Чернобрив и мечтательно вздохнул. — Эх, конягу бы какую-нибудь, даже самую захудалую.

— Сам стань конягой, и галопом! Тут рукой подать, за двадцать минут добежать можно.

— Ну, за двадцать вряд ли, а за полчасика постараемся, — и оба рванули.

И тотчас же наблюдатели с площадки доложили:

— Командир! Опять палиевцы для атаки разворачиваются.

Сухоруков поплевал в ладонь.

— Это пускай, мы их встретим!

Не прошло и десяти минут, как пулеметным и орудийным огнем бандиты были отогнаны. На этот раз они больших потерь не понесли, ибо просто-напросто побоялись по-настоящему атаковать стальную крепость. Всадники приблизились лишь к догорающей платформе, метрах в шестистах от «Витязя».

Когда перестрелка утихла, бойцы снова повысыпали из вагонов, заходили вокруг окутанного дымом паровоза.

— Неужели ничего нельзя сделать? — в который раз спрашивал Сухоруков у машиниста. — Если они артиллерию подкатят, худо нам будет.

Машинист разводил руками и терпеливо объяснял, что выход один — законопатить трубу, вбить заглушку.

Но для этого надо влезть в топку. Погасить ее погасили, но все равно она так и пышет жаром. Человеку влезть невозможно — сгорит.

— И-их, зараза! — Сухоруков снова заглянул в огнедышащую горловину. Лицо покраснело, мигом покрылось потом.

И тут, раздвинув бойцов, вышел вперед Петро.

— Давайте я залезу, товарищ командир!

— Сгоришь! — не оборачиваясь, бросил Сухоруков.

— Не сгорю. Дело сделаю, я терпеливый…

Сухоруков отмахнулся, как от назойливо жужжащей мухи. Но Петро не отставал. Он почувствовал страшную ответственность — и наперед знал, что сможет, сделает. Погибнет, но выполнит до конца свой долг.

— Вы меня холодной водой полейте и лицо чем-нибудь замотайте. Вот увидите, за пять минут вобью заглушку.

Сухоруков вопросительно взглянул на машиниста. Тот нахмурился.

— Были такие случаи… вообще. Но дело это тяжкое!

А Петро продолжал:

— Я же маленький, мне сподручней, чем взрослым. Только лицо обмотайте и побольше воды на меня, колонка-то рядом.

— Ладно! — решил командир. — Пять пар штанов на него, фуфайку потолще, сапоги, а лучше валенки. Может, есть у кого?

Вскоре старик пулеметчик принес валенки, достали фуфайку, брюки — стали облачать Петра. Подвели шланг и приготовились пустить его в ход.

Но всему помешал Иван Михайлович Денисов. Организовав охрану бронепоезда и круговое наблюдение, он в эту минуту подходил к паровозу.

— Ну нет! — твердо сказал он. — Если кому и залазить в самое пекло, то комиссару. Тем более я когда-то в горячем цехе работал на Урале.

Это прозвучало как довод. Денисов стал натягивать фуфайку. Шутил с бойцами.

— Ну, чего замолчали? Сколько в топке градусов, а, машинист? Более двухсот? Только-то? Чаек мы пьем с удовольствием, а в нем все сто. Вот и считайте, двойной чай — выдержу.

Обмотал лицо комиссар и стал влезать в топку, а руками знаки делает: мол, инструмент подавайте!

И в эту минуту несколько бойцов одновременно увидели дымок: со станции Горошино шел паровоз.

Денисова тут же вытащили из топки, он едва держался на ногах.

Бандиты, рыскавшие по степи в поисках раненых и оружия, все-таки обнаружили Славку. Как ни старался он укрыться в кустах, не вышло. Эх, еще бы несколько часов, стемнело бы, — ни за что не схватить тогда Славку!..

— Слышь, Горпищенко, покличь хорунжего, мы тут шпиена поймали, — крикнул один.

— Та не шпиона! Просто хлопец какой-то подозрительный, — крикнул второй, бородатый.

Вскоре Славка, отправленный под конвоем на Каменку, предстал перед хорунжим. Казаки доложили, что мальчик, должно быть, с бронепоезда.

— Откуда ты такой чумазый? — спросил хорунжий и, неожиданно достав из-под жупана круглое дамское зеркальце, протянул его. — На, полюбуйся, какой ты красивый.

Славка ожидал, что перед его носом начнут размахивать пистолетами и шашками, а тут ему зеркало суют. Он пожал плечами. Ну да, грязный, лицо черное, в земле и дыме, с кровоподтеками.