Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

Голова и лицо Андрея были забинтованы, оставались одни глаза, и они с беспокойством следили за девушкой. Ей хотелось увидеть его без бинтов, и в то же время она боялась этого… Она помнила чистый, высокий лоб, четкий овал щек, маленькую ямочку на подбородке. Неужели ей ничего этого больше не увидеть, парень, спасший ее мать, обезображен на всю жизнь?..

Андрей смотрел на нежное лицо девушки и чувствовал, как острая боль наполняет сердце… Хорошо, что сейчас бинты все скрывают, но не вечно же носить их?.. Скоро придется снять. Главврач заверил, что все будет в норме. Но на то он и врач, чтобы успокаивать! Знает о психологическом факторе…

— Здравствуйте, товарищи больные! — весело приветствовал Ширали, окинув взглядом палату, — как себя чувствуете?

— Обстановка нормальная, — ответил сержант.

Когда все пожали друг другу руки и познакомились, Гозель сообщила:

— Мы в больнице у тети Энай были…

— Как она? — участливо спросил Андрей, взглянув на Айнур.

— Мама поправляется. Врачи говорят, что недели через две выпишут. Она привет передает и здоровья желает. А как выйдет из больницы, сразу навестит вас…

Много слов приготовила Айнур, чтобы поблагодарить этого широкоплечего, синеглазого парня, спасшего ее мать. Сейчас они вылетели из головы. Ей хотелось смотреть на него, и в то же время она боялась, вдруг он истолкует ее взгляды по-иному, подумает, что она присматривается к его лицу, старается заглянуть под бинты…

— Его не забывают, — воспользовавшись паузой, заметил сержант. — И начальник заставы был, и замполит. А вчера начальник политотдела подполковник Сапожников приезжал. Веселый такой мужик. Рассмешил нас… Рассказывал как он, будучи лейтенантом, приехал на заставу с молодой женой. Их ночью москиты заели, так они стали спать на наблюдательной вышке — ветерок там москитов отгоняет. Однажды по команде: «Застава, в ружье!» он чуть не свалился оттуда, вышка-то высокая! Ничего вроде смешного нет, но он так рассказывал — чуть животы не надорвали!

— Что на заставе нового? — поинтересовался Андрей.

— Да все в норме, ребята привет передают, интересуются — скоро ли вернешься. Ждут тебя… И Оладушек, и Янис, и сержант Трошин, и старшина Барыков… Да все. Письмо нам пришло от полковника Ткаченко Ивана Дмитриевича.

— Это кто? — спросил Андрей.

— Начальник заставы, на которой в 1930 году служил Алексей Кравцов!.. Мы с тобой в Центральный архив писали, а они наше письмо ему переслали. Он в Ленинграде живет. В отставке, давно…

— Кравцов — этот тот, чьим именем ваша застава названа? — уточнил сержант.

— Он самый! — с гордостью ответил Андрей. — Что пишет полковник?

— Он на машинке письмо отпечатал… на четырнадцати страницах. — Ширали достал аккуратно сложенные листки, — я его оставлю… Только несколько строчек прочту:

«Вы спрашиваете каким был Алексей Кравцов? Однозначно на этот вопрос ответить нельзя. Правильнее будет рассказать о личном составе вообще, в том числе, и о Кравцове. В то время, которое вы просите описать, молодежь приходила на пополнение Красной Армии и погранвойск с образованием два-три, редко пять классов. Служили на заставе украинцы, ребята с Волги, были татары, Кравцов был широкоплечим, высоким, а волосы — русыми. Отличался настойчивостью в любом деле, во время занятий на спортивных снарядах делал все очень тщательно. А если что не получалось — повторял по несколько раз, пока не добивался более высших результатов. По стрельбе и метанию гранаты занимал призовые места не только на заставе, но и в отряде. Все ребята его уважали, и он был со всеми очень приветлив. Сочетались в нем железная выдержка и удивительная доброта. А как хорошо играл на гармошке, песни любил…»

Ширали умолк. За открытым окном синели вершины гор. Легкий ветер влетал в палату, приносил запах свежескошенного клевера, слышалось щебетанье птиц, шелест листьев могучих чинар. Их ветви тянулись в окно. Видимо, им тоже хотелось услышать о том, что было более полувека назад…

— Ширали, читай дальше, — кивнул на листки Андрей.

— Прочти, Ширали, — попросил и сержант.

Айнур и Гозель молчали, но по их лицам можно было понять, что девушки ждут продолжения письма.

Ширали читал письмо и уносился мыслями в далекое время, потом возвращался назад и чувствовал, что в какой-то мере завидует своему другу и сержанту… Они уже были чем-то похожи на того далекого комсомольца, о котором с такой любовью писал полковник Ткаченко. Андрей спас женщину, Гриша был ранен, но сумел задержать нарушителя… А что сделал он, Ширали? И сможет ли вообще что-нибудь сделать?..

«Так вот каким был этот Алексей Кравцов, — думала Айнур, — смелым, решительным, непримиримым. А ее, комсомолку, хотят насильно выдать замуж, взять калым. И она не может противостоять воле отчима… Нет. Не бывать этому!»

— «Комсомольцы — добровольцы», — звучала в голове Гозель знакомая мелодия, и под ее напев ей хотелось хотя бы одним глазом увидеть далекое уже время. И не только увидеть, но и принять самое деятельное участие. Ну, а если нельзя туда — что бы хорошее, доброе сделать сейчас? Ведь она же комсомолка и хоть чем-то должна походить на «того парня»…

Гриша тоже был тих и задумчив. Он снова «прокручивал» в памяти детали недавней схватки с нарушителями, представлял, как бы на его месте поступил Алексей Кравцов? Конечно, более умело, более продуманно…

Иной образ героя-пограничника вырисовывался перед Андреем. В беседах с Ширали, Кучук-ага, собственных мыслях он уже нарисовал образ героя-пограничника. И теперь, слушая рассказ полковника Ткаченко, он сверял, насколько правильным был образ, созданный воображением. И убеждался, что Алексей в жизни был проще, понятнее. И какими-то мелкими, незначительными казались переживания о лице, шрамах. Да и сам факт спасения матери Айнур начинал бледнеть, как бледнеют предрассветные сумерки перед ослепительными лучами восходящего солнца…

Их было в палате шестеро: две девушки и четверо ребят, один из которых как бы пришел сюда из своей вечной молодости, чтобы поговорить, послушать, посмотреть. Шестеро комсомольцев, и все они нуждались в этой встрече. Она была нужна им, совершенно разным и в то же время похожим друг на друга…

— Вот таким был Алексей, дорогие ребята, — прочитал Ширали последние строки письма и, аккуратно сложив листки, вопросительно посмотрел на друзей.

Закусив пухлые губы, Айнур рассеянно перебирала кончик косы. Похрустывая по привычке пальцами, задумчиво смотрела в окно Гозель. Сержант осторожно щупал руку, словно пробуя, — нельзя ли снять гипс? Задумчиво покачивал головой Андрей, как бы стараясь утихомирить боль.

Стояла тишина, никому не хотелось нарушать ее, ни движением, ни словом. Ребята как бы чувствовали, что в маленькой палате военного госпиталя присутствует незримо кто-то еще…