Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

— Не знаю, все думаю… Везде он со мной — на вышке, в дозоре, в секрете… Ночью и днем… Везде и всегда… Я с ним разговариваю, вопросы задаю, и отвечаю, он ведь тоже не молчит.

— Знаешь, Ширали, — перебил Андрей друга, — я тоже в последнее время часто с ним разговариваю… На самые разные темы. И порой он мне такие вопросы подкидывает, что я в тупик становлюсь…

— Скажи, Андрей, хотел бы ты в то время заглянуть?

— А ты?

— Очень!

— Почему?

— Понимаешь, сейчас у нас столько техники, столько оружия, что человек вроде придатка к ним. У Алексея была винтовка, клинок, да лошадь! Ну, гранаты еще… И все… А как ребята служили! Представляешь?.. С клинком и винтовкой! Вот когда была настоящая служба…

— Есть еще одна причина, — серьезно произнес Андрей, — почему в те годы было больше нарушителей…

— Какая? КСП не было? Сигнальной системы?

— Нет… В тридцатые годы нас не очень боялись. А сейчас — боятся, как черт ладана!.. Разве не так? Ого!

— Ого, — произнес в тон ему Ширали, — ты прав на все сто процентов. Один маньяк попробовал, и сам знаешь, что из этого получилось…

Помолчали, снова вглядываясь в Алексея, смотревшего на них с полотна. Потом Ширали задумчиво сказал:

— Вот бы тогда такую боевую технику иметь, представляешь, Андрейка?

— И обязательно добавь к ней телевизор, магнитофон, транзистор… Ого!

— Тогда из всех «культурных развлечений» гармошка была у Алексея, — почему-то грустно произнес Ширали.

…В период 25—27 апреля отмечается появление банд, грабящих кооперативы и убивающих аульных работников в следующих пунктах: колодец Ходжа-Су (170 км северо-восточнее Красноводска), колодец Джайру (70 км северо-западнее ст. Казанджик), колодец Козегуар (160 км северо-западнее Казанджика). Банда до 200 вооруженных скотоводов, возглавляемая Мурадом-Али, отмечается на колодце Куртыш (160 км северо-западнее Кизыл-Арвата).

С получением сего, приказываю вам немедленно 76 саблями маневренной группы выступить…»

Меха у трехрядки были малиновыми, и когда Алексей растягивал их, казалось, что бока гармони то полыхают алым цветом заката, то разгораются ярким пламенем костра. Пальцы правой руки бойко бегали по перламутровым пуговицам ладов, левая энергично нажимала на кнопки басов. Одновременно с этим рука, растягивая гармонь, ходила вверх-вниз, меха выгибались дугой и напоминали речные волны.

Слаженные аккорды «Есть на Волге утес» разливались над заставой, взмывали вверх, улетали далеко-далеко. Неслись над величественными вершинами Копетдага, над барханами Каракумов. Было странно слушать здесь, как плескались в музыке волны далекой отсюда могучей русской реки, как шумит ветер над незыблемым утесом…

Алексей играл самозабвенно. Он отрешился от всего, не видел просветленных лиц товарищей, что сидели с ним рядом, казармы, наблюдательной вышки, часового на ней. Казалось, что ей внимают не только люди, но и барханы, горы, глубокие ущелья, где бродят винторогие архары, чудесные рощи арчи-можжевельника, чем-то неуловимо напоминающие русские ели…

На заставе впервые слушали игру Алексея. После того, как похоронили Васю, он не брал в руки гармонь. Аккуратно завернул ее в старую простыню и положил в каптерку, словно забыв о ней. Просили товарищи, командиры, но все было бесполезно: гармонь лежала на полке. Алексей грустил о погибшем товарище. Все время стоял перед его глазами худенький низкорослый паренек с веснушчатым лицом, влюбленный в лошадей и музыку. Играть Вася не умел ни на, чем, но обладал удивительным музыкальным слухом. Любую мелодию запоминал сразу… Алексей не давал себе определенного зарока — когда он снова возьмет в руки гармонь. Но где-то в глубине души чувствовал, что будет снова играть, но не раньше, чем отомстит за смерть друга. И никто не заставил бы его сделать это раньше. Теперь, все стало ясным…

Хозяином платка оказался старый Овез, погибший при попытке перейти границу. Бекмурад рассказал на следствии, что пограничника зарезал отец, при этом был старший брат — Клычмурад, которому удалось бежать за кордон… Сожалел Алексей, что поспешил с выстрелом, надо было взять бандита живым, чтобы судил его народ и все знали, как было совершено преступление… Но хорошо понимал, что не выстрели он тогда — ушел бы Овез. Только пуля могла задержать его…

Когда Алексей взял из каптерки гармонь и направился под развесистые чинары — слух об этом моментально разнесся по заставе. Он опередил голос гармони. Алексей бережно развернул инструмент, тщательно протер, беззвучно прошелся пальцами сверху-вниз по клавишам, о чем-то задумался. Пограничники молчали, понимая важность момента. А он все сидел, не замечая ничего и никого вокруг. Пальцы рассеянно бродили по ладам, словно отыскивая что-то, но гармонь не издавала ни звука. Казалось, они молча прислушиваются друг к другу: гармонь и ее хозяин… Но вот Алексей тряхнул коротко стриженной головой, растянул малиновые меха. Низкий, рокочущий звук прокатился над заставой. Тяжело вздохнули басы, и вот уже запели, заголосили переливчатые голоса…

Алексей играл и играл. Подходили пограничники, молча присаживались на скамейки, как завороженные, слушали виртуозную игру. Они соскучились по музыке, огрубели от постоянных схваток с басмачами, неимоверно тяжелой службы среди раскаленных гор и сыпучих песков. Они были оторваны от дома, родных мест, близких людей. И сейчас музыка нежным прикосновением дотрагивалась до их сердец, вызывая воспоминания, пробуждая светлые мечты…

Замер последний аккорд. Все молчали, понимая, что словами можно испортить настроение, разбить мечты, навеянные музыкой. Молчали гармонь и гармонист, молчали ребята. Даже ветер, что всегда срываясь с гор, шумел над заставой, тоже поутих…

Алексей понимал, что все ждут, чтобы он сыграл еще и, чуть подумав, начал любимый вальс деда Макара «На сопках Маньчжурии». Грустная светлая мелодия! Сколько воспоминаний будила она в сердцах ребят. И не было никаких слов, только струились серебряные звуки гармони, вздыхали басы…

На этот раз последние звуки вальса утонули в дружных аплодисментах. Раздались голоса:

— Спасибо, Леша!

— Молодец!..

— Вот это я понимаю…

— Теперь живем, ребята! Есть у нас гармонист…

— Играю на заказ, — объявил Алексей и гармонь, охнув, словно поддержала слова своего хозяина.

— «Реве, та стогне»! — выкрикнул узкоплечий парень с бледным усталым лицом.

— «Лявониху» — пробасил другой пограничник.

— «Ямщика», Леха, «Ямщика» давай! — настойчиво просил Роман Жалнин.