Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

— Не все сразу, — поднял руку Алексей. — Сыграю всем, только не торопитесь…

— А песню про Иссык-Куль знаешь? — неожиданно спросил Улан Токомбаев и узкие глаза его засветились надеждой.

— Не знаю, — вздохнул Алексей, — ты попробуй напой, может, подлажусь…

Молодой киргиз откашлялся и вот зазвучал над заставой его тягучий гортанный голос. Робко поддержала его гармонь, потом осмелела, гармонист постепенно «нащупал» мелодию, вот схватил ее, и слитые, гармоничные звуки полились в вечернем душном воздухе. Песня киргиза была своеобразной и все слушали ее, хотя и не понимали слов…

Закончив песню, Улан, улыбаясь, спросил:

— Вы знаете, ребята, сколько лет этой песне? Тысяча!

— Может, две? — предположил кто-то из пограничников.

— Может и две, — миролюбиво согласился Улан.

— Почему так думаешь? — поинтересовался кто-то из ребят.

— Она хорошая, а хорошее живет долго-долго. Так мой отец и дедушка говорили.

— Мудрые у тебя старики, Улан, — сказал Алексей, — правильно понимают.

— И мы мудрыми будем, — согласился один из пограничников. — Когда проживем сколько они, ох, и хитрыми станем. Ни один нарушитель не уйдет!

— Что же получается, — сказал пограничник, тот что заказывал Алексею сыграть «Лявониху», — всю жизнь на заставе служить собираешься?

— Чего городишь, — горячо воскликнул Алексей, — лет через двадцать границ вообще не будет!

— Не пойму… как это? — недоуменно протянул Улан.

— А вот так, — отложив гармонь, произнес Алексей, — не будет и все! Скажи, есть граница между твоей Киргизией, к примеру, и Сибирью?

— Зачем она? — пожал плечами Улан.

— У нас союз братских республик, — добавил Жалнин. — Какие еще границы?

— Правильно мыслишь, — махнул рукой Алексей. — Так неужели думаете, что за столько лет люди не поймут, что жить одной семьей лучше. Сейчас басмачи и баи бегут в Иран, Афганистан, а если там тоже бедняки власть возьмут — куда этим бандитам и богатеям бежать?

— А басмачей мы сами перебьем! — горячо воскликнул Жалнин. — Раз-два и на мушку!

— Ох, какой ты храбрый, — засмеялся Алексей. — А это кто же вчера на стрельбище из тридцати возможных выбил ноль целых хрен десятых… Уж не ты ли?

Раздался дружный смех и Жалнин смущенно пробормотал:

— Да я планку прицела не туда поставил…

— Твоя планка не туда ставил, — серьезно заметил Улан Токомбаев, — а нарушитель прыг-прыг и прошел… Спасибо скажет, тебе, Ромка, ай, какой спасибо!

— Ребята, да я, — воскликнул Роман, — я, знаете…

— Болтай поменьше, — заметил кто-то, делом доказывай…

Тихонько перебирая лады гармони, Алексей мечтательно произнес:

— Верно, ребята, придет время и не будет никаких нарушителей, никаких границ. Хочешь посмотреть мир — поезжай хоть к неграм, хоть к китайцам… Улан, друг ситный, куда с тобой двинем?

— Ай, Иссык-Куль сначала двинем, — расплылся в улыбке Улан, — мало-мало кумыс будем пить!

— А может что покрепче? — крикнул кто-то.

— Лучше кумыса ничего нет, — возразил Улан и зажмурился.

— Верно! — подхватил Алексей и вновь рванул малиновые меха трехрядки…

В момент, когда в мировой и гражданской войне вырисовываются более или менее определенные границы Советской России, горящей еще красным огнем революционной борьбы между укрепляющимся победоносным пролетариатом и смертельно раненой, но еще бешено отбивающейся буржуазией, незащищенные границы могут послужить открытой дверью для контрреволюции и спекуляции, что с одной стороны может повлечь усиление контрреволюционного движения, а с другой стороны обеднить и так уже истощенную страну… Для предупреждения этих грозных в настоящее время явлений создается необходимость восстановить на доселе же определившиеся границы пограничную охрану в духе, соответственном стремлениям и тактике революционной Советской власти.

Часовой по заставе, рядовой второго года службы Янис Крумень, натянув широкополую панаму на рыжую голову и повесив на шею автомат, подошел к шлагбауму. Полосатая перекладина пошла вверх, и отара сараджинских курдючных овец во главе с черным нахальным козлом устремилась вперед. Овцы шли бесконечным серым потоком — настолько большой была колхозная отара. Животные блеяли, торопились как можно быстрее на пастбища, где их ждала сочная, мягкая трава. Густая пыль, поднятая копытами, стеной висела в воздухе, и легкий ветерок неохотно относил ее на север.

— Бекмурад-ага, — крикнул Янис чабану, — ваша отара вроде больше стала. Смотрите, сколько пыли подняла, как дымовая завеса! До самого вечера не осядет…

— Разве восемьсот голов много? — подъезжая на своем сером с черным хвостом ишаке к пограничнику, спросил чабан. — В колхозе есть отары в два раза больше! Как твои дела, Янис?

— Хорошо, Бекмурад-ага, и здесь, и дома. Сегодня опять у валунов пасти будете?

— Трава там сочная, вода близко. Зачем лучше искать? Овцы привыкли… Они как люди, все понимают…

Повернувшись в седле, Бекмурад властным голосом закричал:

— Эгей!.. Чох-чох! Эгей!.. Чох-чох!.. Акбай! Пелен!.. Эгей!..

Овцы отлично знали голос своего хозяина. Крикни другой человек — внимания не обратят. Подаст голос чабан, сразу чувствуют. Понимают его и здоровенные волкодавы. Пелен и Акбай, услышав свои имена, стали усердно подгонять овец. В конце отары двое шустрых подростков — подпасков, размахивая чабанскими палками, покрикивали звонкими мальчишескими голосами.

Пограничники посмотрели вслед отаре и Янис сказал:

— Приветливый этот Бекмурад. Всегда поинтересуется что да как, о здоровье спросит…

— Вроде нашего замполита, — усмехнулся Оладушек. — Понравился он тебе… Уже не породниться ли захотел, а?

— А что, — откликнулся Янис, — о такой невесте мечтать только можно…

— Тогда торопись… У Айнур скоро свадьба…

— Что, что? Повтори…

— Свадьба у Айнур…

— Врешь ты!

— Можешь не верить — дело твое… Эх, если бы я был холостым!..

— Зачем женился рано?

— Любовь пришла, — развел руками Оладушек. — Между прочим, вчера жену во сне видел. Пришла она будто к начальнику заставы и говорит: «Товарищ старший лейтенант! Нельзя ли моего мужа на ночь домой отпускать? Пусть день на заставе, а чтобы как ночь — домой…»

— И что ответил Казарновский?

— Будто не знаешь, что он в таких случаях говорит?

— Как не знать! «Не положено!» — И весь разговор. Надо было ей к замполиту идти… Это по его части.