Лена Мюллер - Линия Возврата

Ночные осадки сменились утренним туманом. Столичные высотки поглотила густая дымка. Обзор водителей ухудшился, а конца дорог больше не существовало. Прошедший дождь прибил пыль, освежая загазованный воздух. Возникшие в дёрне трещины, после изнуряющей жары, сгладились паморком. Свежий запах сырости проник в квартиры, на комнатных растениях появилась роса. Раскрылись бутоны азалий, да только не пестрили манжетными цветками, что освещались восходящим солнцем. А по телевидению обещали затяжной косохлёст с парой прояснений в северном округе. Пешеходы изредка успевали отскакивать от грязных брызг из-под колёс. От так называемого «душа поневоле». Другие же неосмотрительно ступали в лужи, становясь обладателями испачканных брюк. Автобусные остановки заполонили сонные студенты, чья обувь покрылась пятнами и прочей мерзостью. Они как мухи, на зло старушкам, жужжали матами на всю округу, проклиная ненастную погоду. И совсем недавно молодняк ругался на мор, теперь же на долгожданные похолодания.

С подоконника, на котором стояли махровые гвоздики, звонко капала дождевая вода. Алая пара многолетников выделялась на сером фоне небосвода. Распахнутое настежь окно позволяло мелкой моли залетать в жилище Дозорцевых. Вместе с ней, попадали моросящий ситничек и влага. Занавески развевались на ветру, щекоча лицо спящего гостя. На ресницах образовалась роса, а по щекам стекали редкие капли. Пасмурный день располагал к длительному сну, но Георгия будил свист сквозняка и топот поднявшегося друга. Гудение авто, рассекающие мотоциклисты, пробки, балаган возле метро. Москва, сколько себя помнил Павлович, всегда вынуждала проснуться. И он был её верным подчинённым, ни способный сопротивляться.

Некто за стеной стряхнул заедающий зонт, по всей видимости старый, раритетный, быть может, дешёвый. Громко захлопнул парадную дверь и зацокал каблуками по кафелю. Топот сопровождался шорохом одежды и присказками о беспогодице. Возня способствовала пробуждению, то и дело вырывая спящего из мира грёз. Георгий ворочался с боку на бок. Утыкался носом в подушку, а ступнями сбрасывал на пол одеяло. Казалось, единственное, что удерживало сон, нежелание встречать новый день. Не день рождения, не праздник, а сутки, в которые когда-то произошло предательство. Раковой момент, кой навсегда отделил Палагина от правды. Хотя то всего лишь позиция пессимиста. Так утверждала приёмная мать, отец и Дмитрий. Со временем и Георгий стал гордо величать себя меланхоликом, заимев привычку оправдываться темпераментом.

Садовая-Черногрязная улица 11/2, её Палагин разглядывал перед тем, как Дмитрий бесцеремонно ворвался в спальню. Из кирпичного здания Георгий наблюдал аптеку, участок зарослей, среди которых проглядывалась лимонная верхушка института. А сбоку, Хомутовский тупик с обилием парковок, да соседствующих с ними многолетних дубов. Москва для Павловича прорисовывалась в красно-жёлтых цветах. Открывался вид на низкие постройки, выкрашенные в медовые и палевые оттенки. Басманный район был его фаворитом. Центром, но спокойным, без излишней суеты и обилия народу. Сдаётся, чем ближе к Лубянке, тем темп начнёт по нарастать. Здесь же, спешки практически не существовало. Спортивные леди с бутылкой свежего смузи медленно бегали по кварталу. Статные бизнесмены вразвалочку шествовали в офисы. В Басманов и Ольховский. Молодые пары выгуливали лабрадоров и лающих чихуахуа. Даже усиливающийся проливень не мешал свободным гражданам наслаждаться свежестью после недельного пекла. Всё портил транспорт, выхлопы, да громогласная музыка приезжих.

По соседству крупные коринфские пилястры и наличники. Лепнина, горизонтальные русты и барочный облик. Усадьбы, дворцы бракосочетания и даже бывшие монастыри. Культурные наследия и памятники.

Дозорцев заявился в комнату отдыха с мокрой макушкой и далеко не после ароматных ванн. Кудри распрямились, локоны окончательно потеряли объём. А красный галстук, с орнаментом серебряных цветов, превратился в бордовый. Даниилович был и взволнован, и по странному воодушевлён. Его спешка говорила о затее, которую он старался как можно скорее преподнеси и реализовать. И даже апатичный вид Павловича не сумел сбить позитивный настрой Дмитрия.

– Как хорошо, ты уже встал, – Дозорцев уселся на постель, вынудив Гошу сдвинуться к краю.

– Хочешь сказать, в шуме возможно спать?

– Уверяю, ты не пожалеешь о сорванном сне, – он загадочно заулыбался, – я кое-кого позвал и у нас есть для тебя сюрприз.

– Мы обсуждаем каждый год моё отношение к дню рождения, – возмутился Палагин, – я не собираюсь отмечать и тем более принимать подарки. Это не тот день, который в моей ситуации, нужно праздновать.

– Тебя никто не просит отмечать, но от этого знака внимания ты точно не откажешься.

Дмитрий Даниилович оставил Георгия так же скоро, как и наградил визитом. Перед тем, поманив находящимся в руке бутербродом с лососёвой икрой и излюбленным сливочным маслом. По всей видимости Дима закатил пир на весь мир. Запах суши с мясом краба, фуа-гра и бальзамическим уксусом стоял по всей квартире.

Оставшись в одиночестве, Палагин скуксился. Дорогостоящие морепродукты не завлекли осторожного Павловича, а наоборот, лишь отпугнули. В придачу, до жути знакомый голос инфантильного мужчины побуждал Палагина сорваться с места и поскорее закрыться на замок. То был не отец Дмитрия, его манера общения куда высокомернее. Не Павел, батюшка Георгия, он и вовсе еле слышно произносил слова. На кухне, вместе с Димой, переговаривался настоящий оратор. Речь его была чёткой, без запинок и богатой на прилагательные. Создавался образ начитанного человека, умело владеющего языком. Погружаясь в домыслы, кто же этот загадочный посетитель, Гоша так и не соизволил покинуть кровать. Палагин подобно мазохисту мучил голову вместо того, чтобы поскорее выбежать к пришедшему.

Раздался смех. И именно реакция на видео, что Дозорцев показывал второму гостю, вырвала Павловича из койки. Он его узнал, желанную личность, в кой на первый взгляд не разыщешь изъяна. Но, как закипающий чайник, хохот, перетекающий в хрюканье, был его особой странностью. Дмитрий сравнивал дикий угар мужчины с ахиллесовой пятой, остальное в дядюшке было безупречно.

Георгий промчался по мраморному полу, врезаясь в арочный проём. Там, возле кухонной стойки сидел он. Мужчина средних лет, подтянутый и стройный дядька. В одеждах из секонд-хенда, с последним айфоном в руке и огромной блямбой в виде часов на запястье. Константин был пепельным блондином, которого ошибочно нарекали крашеным индюком. Визитной картой Константина были глаза цвета морской волны. В них отражалась глубина, а узкая миндалевидная форма придавала взору хитрости. Его рост был высок, плечи широки. Верхняя губа тонка, вторая, ещё тоньше. Нос острым, с мощной переносицей. Заметные скулы, визуально худой лик. Широкие брови, светлые, как и прилизанная шевелюра.