Алексей Нужа - Врата духа

– Вы нас убьете? – спросил он дрожащем голосом, в котором слышалось глубокое отчаяние.

– Кажется, я задал вопрос первым, – Саливан сделал вид, что с интересом рассматривает содержимое под ногтями своей правой руки.

– Ткани, провизию, ук… украшения, – запинаясь, прохрипел молодой купец.

– Это все? – Саливан оторвался от созерцания своих ногтей. – И куда же вы все это везете?

– В Лигон. На свадьбу короля Самсена.

– А-а-а, вот оно что, – протянул Паргон. – Ну что ж, боюсь, ему придется обойтись без ваших товаров. Нам они нужнее.

– Пойдемте господа, покажите, что у вас в закромах. Начнем, пожалуй, вон с той крытой желтой повозки, что стоит посреди поляны, – Саливан знаком подал команду поднять купцов и следовать за ним. Паргону дважды повторять было не надо. Он резким движением вздернул обоих торгашей на ноги и буквально поволок их следом за агеманом. Купцы и не сопротивлялись, их тела, похоже, перестали слушаться хозяев. Саливан подошел к повозке и распоров мечом тент повозки, заглянул внутрь.

– Ну и что у нас тут? – спросил он сам себя, но пожилой торговец позади все же проблеял ему в ответ.

– Ткани!

Саливан и сам видел. Заботливо завязанные и сложенные небольшие тюки забивали повозку чуть ли не доверху.

– Неплохо, – констатировал агеман. – Так, а теперь к следующей. Посмотрим, что…

Он не успел договорить. Повозку перед ним буквально разорвало на части, веер осколков из щепы и товара взмыло вверх. Саливана отбросило в сторону с такой силой, что ему, чуть было, не оторвало голову. Он бухнулся на спину и проехался на ней несколько ярдов. Кое-как разлепив глаза, он с трудом приподнял голову. Череп разрывало, точно в него воткнули тысячи иголок. Дико ржали кони, кричали и суетились люди, визжали псы. У Саливана перед глазами все пошло кругом. Последние, что он увидел, перед тем как отключиться, широкий голубой портал, образовавшийся на месте повозки и огромного воина в белоснежных доспехах, выезжающего из него на огромном звере.

Сельма пробиралась сквозь запруженные веселящимися людьми улицы Лаидса. Солнечные лучи бликовали на позолоченных и посеребренных крышах домов и дворцов, казалось, затапливая своим мягким светом весь город. Да, день предвещал быть солнечным и жарким. Самый важный день в ее жизни. Сельма, прижав небольшой узелок с вещами к груди, старый Эльмет предупреждал ее, что в больших городах с легкостью можно нарваться на воров и различных пройдох, только и жаждущих тебя облапошить, внимательно смотрела по сторонам. Город был невероятно красив и не только потому, что до этого Сельма не бывала в столь крупных городах. Нет. Просто Лаидс был действительно прекрасен. В детстве мать рассказывала ей сказки о далеких странах и таинственных красивых местах, и Сельма не раз в мечтах грезила о них, но этот город предвосхитил все ее нелепые фантазии. Величественные здания с белеными стенами, каждое из которых могло бы принадлежать разве что королю из рассказываемых матерью историй, соседствовали с самыми что ни на есть золочеными дворцами. Все они были украшены изысканными и причудливыми барельефами и лепниной и были выполнены столь искусно, что Сельма то и дело заставала себя за тем, что стоит на месте как вкопанная и разинув рот смотрит на очередное творение неизвестных ей архитекторов. Практически каждое здание или дворец имели по три-четыре башенки, заканчивающиеся куполами и покатые крыши с походившей на чешую черепицей тех же цветов что и стены зданий. Все это завораживало и приводило девушку в неописуемый восторг, а праздно разодетые в яркого цвета одежды люди лишь дополняли общее впечатление от Лаидса.

Сельма в очередной раз засмотрелась на белоснежный дворец с рядом башенок и посеребренной крышей у входа которого стояло двое стражей в блестящих на солнце кирасах и желтых штанах-шароварах, заправленных в высокие до колен красные сапоги. Столь же пышные, как и штаны рукава красных рубах, которые стражи носили под кирасами, были украшены продольными черными вставками и черными же прямыми манжетами. Надетые на голову морионы, шлемы с высоким гребнем и полями, загнутыми спереди и сзади, были начищены до блеска бликуя на солнце так же как купола на башенках дворца. Оба стража явно потели, лица их были покрыты бисеринками пота, но при этом с губ их не сходили улыбки. Темные, закрученные на концах на лаидский манер усы, топорщились каждый раз, когда кто-нибудь из стражников улыбался, провожая взглядом очередную смеющуюся разодетую толпу. Сельма уже отметила для себя, что все стражники в городе выглядели именно так как эти двое. Идеально начищенные доспехи и ярких цветов одежды. Конечно, не все носили усы, но большинство старалась следовать моде Лаидса, где наличие у мужчины пышных усов было признаком мужественности. Об этом ей рассказала одна женщина-торговка, с которой она встретилась за два дня до того, как прибыть в город. У этих двух стражников в руках были устрашающего вида алебарды, но большинство из городской стражи, что попадались ей на улицах города, предпочитали носить у бедра длинные прямые мечи. Кажется, один из стражников заметил, что Сельма смотрит в их сторону и расплылся в улыбке, после чего задорно подмигнул девушке. Сельма смутилась, сильнее прижимая к груди свой небольшой узелок с немногочисленными вещами и зашагала дальше по улице, едва сдерживая себя, чтобы не побежать. Она чувствовала, как горят ее щеки и корила себя за свое смущение, хотя и не могла ничего с собой поделать, ибо всегда вела так себя, когда кто-то из молодых мужчин обращал на нее внимание. А в этом городе было немало того, что смущало девушку похлеще мужских взглядов.

Одежда жителей Лаидса, как и многих из гостей города-государства, пытающихся подрожать его моде, была еще более броской чем у представителей городской стражи. Причем наряды были порой столь откровенными, что Сельма невольно смущалась и пыталась отвести взор. Правда в толпе веселящихся людей таких было немало и порой, чтобы не наткнутся взглядом на излишне обнажившую грудь женщину или оголенного по пояс мужчину, ей приходилось смотреть себе под ноги, что неминуемо наказывалось столкновением с одним из тех, чьего вида Сельма так старательно избегала. И это приводило ее в еще большее смущение. И ладно бы если ее просто отругали за неуклюжесть, как непременно поступили бы с ней в ее родном Хешшине, нет, каждый кому она нечаянно отдавила ногу или толкнула в спину отвечал ей улыбкой, жеманными ужимками вроде непринужденного подмигивания или просто весело смеялся, и не один даже не попытался намекнуть на то что девушка доставила им некоторые неудобства. Это приводило ей в замешательстве и в тоже время вызывало не меньший восторг, чем вид самого города. Если бы только они одевалась скромнее. Конечно, в ее родном Хешшине, о котором она, впрочем, тоже знала не так много, ибо все ее познания ограничивались маленьким городком Тешиш на юге страны, его окрестностями и теми городами и поселениями, что ей удалось увидеть по дороге сюда, такие одежды были неприемлемы. Вообще все жители Хешшина, включая и саму Сельму предпочитали практичную темных цветов одежду и старались скрыть за ней как больше открытых частей тела. От торговки, по имени Асики, она была уроженкой другого города-государства Иритаски, с которой она общалась в последние два дня, Сельма узнала, что ее соотечественников в Лаидсе, да и не только в нем считают мрачными и скучными, а их манеру одеваться настоящей безвкусицей и унылостью. Раньше Сельма это бы, скорее всего, возмутило и она не согласилась бы с такой точкой зрения, но теперь, глядя на этих жизнерадостных людей в ярких разноцветных нарядах с чьих лиц не сходили улыбки, девушка готова была согласиться с Асики. Она и сама попыталась выдавить из себя улыбку, но та вышла натяжной, и она оставила все попытки. В Хешшине, по крайней мере в той местности что жила она, улыбаться на людях было признаком плохого тона. Тем более темное серое платье с глухим воротом под самый подбородок и узкими двойными юбками до самых пят, что сейчас было надето на ней, не соответствовало образу веселого человека. Хотя, порой глядя на происходящее вокруг, Сельма сама едва сдерживала смех. Ей тоже хотелось танцевать и веселиться, но почему-то каждый раз, когда у нее возникало такое желание перед глазами, вставали осуждающие взоры ее деда, матери и тетки. Причем все трое смотрели на нее одновременно. А это напрочь отбивало у Сельмы желание придаться веселью.