Поль Монтер - Охотник

Здорового молодого парня вмиг охватила жалость.

– Папаша, глядя на вас, и камень расплачется. С чего это вы взялись тащить тюк вдвое тяжелее вас? Давайте-ка я сам донесу.

Старик поднял маленькие выцветшие глаза, и морщинистое лицо его озарилось улыбкой.

– У тебя доброе сердце, парень. Хотя кое-какие грешки за тобой водятся, – произнёс он.

– Ну и дела! – захохотал Леон, ловко взвалив на спину поклажу. – Я всего раз был в этих местах, и тогда мне едва минуло пять лет. Откуда вам знать о моих грехах, папаша?

– Меня зовут отец Кеньо, сын мой. А что касаемо грехов, для старого человека, что служит Господу много лет, бывает достаточно одного взгляда.

Так, перекидываясь редкими фразами, они добрались до неприметной дверцы позади главного входа в собор.

– Благодарю тебя, Леон, – опёршись двумя руками на посох, произнёс старик. – Рад бы заплатить за услугу, да у меня нет и медной монетки.

– Оставьте, святой отец, – открыто улыбнулся парень. – Я и не помышлял об оплате. Уж, наверное, мне куда легче было одолеть пару шагов, чем вам. Прощайте, господин Кеньо.

– Постой, Леон. – Старик сунул руку за пазуху истрёпанной рясы и извлёк что-то, блеснувшее на солнце. – Вот, надень на шею, сын мой, и никогда не снимай.

– Что это? – Парень удивлённо уставился на медальон, висевший на простом шнурке.

– Считай это моим благословением, – серьёзно ответил старик. – И поверь на слово, оно непременно тебе понадобится.

– Благодарю за благословение, святой отец. Но мне хватило бы и ваших слов, – подмигнул Леон. Он надел медальон и спрятал его под ворот рубахи. А подняв голову, увидел, что старик исчез, словно растворившись в воздухе.

Вернувшись к своим и торопясь закончить работу до темноты, юноша успел позабыть о забавной встрече. И только по пути домой, когда усталые парни клевали носом под мерное покачивание повозки, Готран толкнул младшего брата локтем и шепнул:

– Вот ты чёртов гуляка! Успел-таки найти подружку, пока мы обедали.

– Ну и дурак. Откуда девчонки в таком занудном месте? Всего лишь заболтался со святым отцом.

– Да-да, – хихикнул брат. – Поди, ещё успел исповедаться в грехах и получить прощение?

Леон не стал спорить и, опустив поля шляпы на лицо, прикрыл глаза. Он припомнил разговор со стариком и только сейчас понял, что тот не единожды назвал его по имени, а меж тем сам юноша вовсе не успел назвать себя. А может, старик слышал, как парни подзывали друг друга, и ничего таинственного в этом нет.

В доме Эдуэнов царила тишина. Лишь мать, накинув шаль прямо поверх сорочки, поставила на стол кувшин молока и два ломтя хлеба. Убедившись, что младший сын валится с ног от усталости и наверняка ляжет спать, женщина отправилась к себе. Леон забрался на сеновал, не желая маяться в духоте с храпящим под боком Готраном. Он улёгся поудобней, но внезапно нащупал под рубахой подарок священника, и, привстав, чтобы поймать скупой отблеск луны возле крошечного оконца, попытался рассмотреть медальон. Он был довольно тяжёлым. Парень потёр его рукавом и наконец разглядел, что в раме из листьев изображены два скрещённых копья и крест. Должно быть, вещица недешёвая. Что ж, если она и впрямь принесёт удачу, уже хорошо. Говорят, любое подношение из рук священника сулит благо.

Красавица Амалия становилась всё бледнее. И её лихорадочно блестевшие глаза наводили на мысль о тяжкой хвори. Право же, молоденькая женщина вполне походила на умалишённую. Она вовсе запустила хозяйство и целыми днями сидела в доме, ни под каким видом не желая выходить на улицу. Знахарка Марион, поджав губы, заявила, что скорей всего бедняжка мается от чахотки, а стало быть, Кловису грозит остаться вдовцом в скором времени. Кумушки судачили, что Мали та ещё потаскушка и вечно наставляла мужу рога, вот и плата за грехи. Счастье, что они не нажили ребятишек – горе оставить малышей сиротами. И никто не ведал, что по ночам с упорством одержимой Амалия уходит в лес.

Только там к женщине вновь возвращались силы. И таинственный голос, что говорил с ней, более не вызывал у неё страха, а напротив, жгучее любопытство. В одну из ночей женщина приникла к плите и зашептала:

– Пусти меня, мой король. Я хочу быть с тобой, только с тобой!

– Я знал это, дорогая, – ответил незнакомец. – Ты заслужила мою любовь. Иди ко мне, Амалия.

Край плиты со скрежетом отодвинулся, обнажив лестницу, уходившую вниз. Конец её тонул во мраке. Из лаза повеяло ледяным холодом, запахом тлена и гнили. Но женщина без всякого отвращения начала спускаться. Стёршиеся осклизлые ступени привели её в склеп. Внезапно вспыхнули факелы на стене, осветив нависший потолок из земляного наката и несколько гробов, стоящих на козлах. Один из них, самый большой и покрытый истлевшей парчой, тотчас привлёк её внимание. Она медленно провела пальцами по вензелям, украшавшим крышку, и тут гроб рухнул на пол, подняв целое облако пыли. Трухлявые доски гроба развалились, и перед Амалией предстала жуткая картина. На полу копошился полуистлевший труп, источая омерзительный запах гниющей плоти.

– Поцелуй меня, Амалия, – повелительно просипел покойник.

– Да, мой король, – безропотно проронила женщина и, склонившись, прикоснулась губами к изъеденному червями тошнотворному лицу.

Голова её закружилась, порыв ветра сбил её с ног. Вокруг раздались всхлипы, стоны, тяжёлый шёпот и стенания. И тут прохладные пальцы приподняли её лицо за подбородок. Амалия с расширившимися глазами уставилась на молодого мужчину с пронзительным взглядом непроницаемо чёрных глаз. Тёмные волосы поблёскивали в свете факелов, но и при столь скудном освещении было видно, что незнакомец весьма хорош собой. Женщина с восторгом взяла его руку и почтительно поцеловала изящные, унизанные перстнями пальцы.

– Ты счастлива, любовь моя? – проворковал незнакомец.

– Да, мой господин, – преданно глядя на него, ответила Амалия.

– Хорошо, моя радость. А теперь уходи.

– Но… но я хочу остаться с тобой, – запротестовала женщина.

– Ещё не время. Я дам тебе знак, иди.

Последующие несколько дней стали для бедняги Вердье сущим кошмаром. Видно, его жена окончательно спятила. Она сидела, забившись в самый дальний угол комнаты, и, стоило мужу приблизиться, как несчастная бормотала вовсе несусветное:

– Поди прочь, Кловис. Я более не жена тебе. Скоро я стану королевой. Да-да, мой король придёт за мной…

– Не прислать ли кого-нибудь следить за ней? – хмуро говорили соседи. – Эдак она вполне может поджечь дом или натворить ещё какой беды, пока муж занят по хозяйству.

Пришлось Кловису раскошелиться и нанять старуху Рене присматривать за больной. Но однажды Амалия внезапно повеселела и, словно войдя в разум, впервые за долгое время попросила еды. Старуха Рене, кряхтя, направилась собирать на стол, а больная с проворством, которого и ожидать нельзя было при эдакой немощи, метнулась на чердак и спустя мгновение была уже на крыше дома.