Юлия Негина - Мадлен

– Ну конечно приехала, я же не варочная панель, бабушка. У меня пока еще все в порядке с интуицией.

Бабушка накрывала на стол. Мадлен забралась с ногами в кресло, похожее на одуванчик на высокой ножке и, ожидая угощения, наблюдала, как сменяются образы на огромном панно на противоположной стене. Она узнавала в них свои детские рисунки. На темно-коричневом фоне, извиваясь, тянулся вверх стебель, подставляя солнцу причудливой формы листья, нащупывая кудрявыми усиками опору. Стебель венчал бутон, представлявший собой пышное платье девочки, которая играла с многочисленными, кружащими вокруг нее бабочками.

– Блинчики у тебя вкусные, нигде больше таких не найдешь. И грушевые сферы – м-м-м-м! А крем!..

– А Икс? Как она живет?

– Очень любознательная… – Мадлен помялась: сообщать ли последние новости.

– Волнуешься за нее? Не переживай. В этом возрасте необходимо сделать свои ошибки.

– Только бы не фатальные.

– Ошибки – это всегда ступеньки, Мадлен. А спускаться по этой лестнице или подниматься наверх – этот выбор делать тебе самой.

Мадлен вздохнула, взяла из блюда грушу и откусила, брызнув соком. Девочка-растение на панно медленно таяла, превращаясь в город прошлого: высокие каменные дома-коробки, тысячи окон, как норки стрижей в глинистом обрыве, зияли в стенах. И откуда только берутся в голове такие образы, ведь Мадлен никогда не видела подобных зданий, но рисовала, как если бы хранила какую-то смутную память о них? Между двумя крышами натянут канат, по которому идет, балансируя с шестом, хрупкая фигурка.

– А ты знаешь, Мадлен, что тебя назвали в честь миндального пирожного? – смеясь, бабушка гладила ее кудрявые волосы доброй высохшей рукой.

– Французского? Или как это там называлось, когда еще были страны.

«Она выглядит как цветок, потерявший влагу, – подумала Мадлен, с нежностью глядя на бабушку, – вся вода сконцентрировалась в глазах, туда можно упасть, тебя закрутит в воронку и увлечет в омут. Ее глаза – будто вход в параллельную вселенную».

– Я скоро ухожу, Мадлен. Я чувствую, что подходит мое время.

По панно пробежала рябь, город погрузился в сумерки, из темноты потихоньку проступало бледное лицо, обрамленное пепельными волосами, спадающими волнами на плечи. Женщина с широко расставленными водянисто-серыми глазами держала в руках шесть девочек-кукол, точных копий себя самой: такое же небесно-голубое платье, волосы цвета пыли, лунно-бледное лицо и потусторонний взгляд.

– Брось, бабушка, ты еще… Ну как ты можешь так говорить!

– Мадлен, я говорю серьезно. И у меня есть к тебе просьба.

– Какая?

– Не сочти это за экстравагантность выжившей из ума старухи, но я хочу, чтобы мы вышли в море.

– Что?

– Нужно найти судно, небольшой катер с одним капитаном, максимум еще робот в команде, но никаких пассажиров. Ты и я, мы уйдем в море и будем плавать. Я хочу видеть чаек, бросать им хлеб, я хочу, чтобы дельфины играли в волнах и обгоняли нас, мне нужно почувствовать морской ветер, мне все это видится, Мадлен, как наяву. Я хочу уйти так. Мне осталось совсем немного, я это знаю, и я хочу провести эти дни под открытым небом. Ты опустишь мое тело в море. Подожди, выслушай до конца. Ты опустишь мое тело в море, чтобы его съели рыбы, чтобы люди не прикасались к нему, только ты. Я могу тебе доверять? Мадлен, для меня это важно.

– Ты можешь мне доверять, но бабушка! Почему не заменить сердечный клапан? Мы можем повторить поддерживающую терапию… Я помню, я знаю, что ты против того, чтобы превращаться в киборга, но…

– Мадлен, остановись. Ну что ты плачешь? Ну вот, мне приходится ее успокаивать. Еще рано плакать, я здесь. Я всегда буду с тобой. Ты ведь понимаешь, что это необходимый переход. Для меня важно совершить его так, как я хочу, моя девочка. Мне нужна твоя помощь.

– Бабушка, я буду так скучать!

Бабушкино плечо, худенькое, хрупкое, все промокло от слез Мадлен.

– И еще… Пойдем со мной.

Бабушка передвигалась тихо, плавно, словно скользила по глянцевому полу, как улитка – медленно, плавно. Они подошли к полкам, и бабушка достала небольшой прямоугольный предмет серого цвета, похожий на сплющенную коробку. С одной стороны его украшало изображение откусанного яблока.

– Что это? Тяжелая штука.

– Это один из старых компьютеров. Вот, разбирала вещи, нашла. В нем нет энергии, и как его оживить, я не знаю.

– Ничего себе – вот это древность!

– Он раскрывается вот так, видишь, как книга. Только осторожно, тут трещина на корпусе.

– Он изобретен раньше книг или позже? О, здесь кнопки! Зачем они?

– Это примитивное устройство, нужно было писать ему послания, все, что ты хочешь, чтобы он сделал.

– Он не воспринимал магнитный импульс мысли? И даже не понимал голос? Но я нажимаю и ничего. И я трогаю экран – тоже ничего. Он сломан? Эй, привет! Ты жив?

– Вот это тебе предстоит выяснить. Но может быть, кто-то из твоих друзей найдет к нему подход. Если получится, уверена, ты узнаешь много интересного.

– Спасибо, бабушка. Это просто чудо – вещица из двадцать первого века!

– Ну, это потом. А сейчас займись организацией морского путешествия. Нужно заказать одежду. Я давно не выходила. Твой комбинезон выглядит надежным. Можно и мне такой. Купи крем, прими противовирусное. И самое главное – найди корабль с капитаном, не задающим вопросов.

Утром, как обычно, позвонила Наташа, медсестра из социальной службы, чтобы сообщить, что зайдет прибраться. Только этого не хватало! – подумал я. Нужно было как-то отвертеться, но в голову ничего не шло, а она уже взахлеб щебетала о том, что закатала на зиму сто банок компотов, но все уже выпили, и что какая-то ее подруга сегодня ночью родила пятого ребенка, и вот это уж действительно большая семья, и сотней банок не обойтись. «Теперь у них три сына и две дочери», – упивалась подсчетом Наташа. Я ясно представил, как она загибает свои пухлые пластилиновые пальчики с облупленным бордовым лаком, а потом взбивает на лбу жиденькую челку. Изменение количества членов семей всех ее знакомых доставляло Наташе несказанное наслаждение. «Мне-то осталось только ждать внуков», – комментировала она. Ждать внуков – ничего себе жизненная стратегия! Я не решался озвучить сомнение в целесообразности такого безостановочного размножения и только мычал в трубку, изображал истинную заинтересованность в том, кто с кем сошелся-разошелся, кто сколько банок компота, сто или двести, закатал в этом году.

Мне-то не грозят ни дети, ни внуки, ни компоты. Да и держать язык за зубами мне проще простого, учитывая заикание и дислалию. Все, что могут предложить мне девушки, это дружелюбное сочувствие при тщательно замаскированном отвращении. Это уже много. Не все способны как следует скрыть брезгливость. Ну да ладно, я вовсе не планировал распускать здесь сопли, я хотел рассказать историю.