Юлия Негина - Мадлен

Наверное, начать надо с той встречи под Новый год в ресторане, куда Ирка, добрая душа, не поленилась катить меня через все «оборудованные парапетами» переходы. Это было чудовищно. Тот, кто конструировал приспособления для спусков и подъемов, явно никогда в жизни не видел ни одного инвалида-колясочника. Я весь сжимался от осознания того, сколько труда и мучений доставляю Ире и Тамаре. Мне уже не хотелось ни в какое кино и ни на какой ужин, но назад пути не было. Заявить на половине дороги, что я передумал, выглядело бы немыслимым свинством. Собственно, по Ире трудно было сказать: пожалела она о том, что связалась, или нет. На ее спартанском лице не прочитаешь ни одной эмоции – густой, светонепроницаемый позитив.

Девчонки шагали вдоль трассы по черной ледяной жиже, уже даже не стараясь сохранить замшевые сапоги, которые мгновенно покрылись белыми соляными разводами. Из-за проблем с парковкой пришлось оставить машину километра за полтора от места, и весь этот путь мы двигались по обочине в облаке грязевых брызг. Они взвесью стояли над дорогой, которая ощетинилась осколками льда, как море – прибрежными скалами.

Дверь все меняла. Человечество, изгадив все вокруг, трусливо перебиралось за стены, под колпак, сооружая приятный альтернативный мир, необходимо лишь знать нужные двери и перебежками кочевать из одного замкнутого пространства в другое. Звон посуды со всех сторон, суета с верхней одеждой, приглушенный lounge jazz – все, чтобы тотчас забыть за тяжелыми стеклянными дверями кафе все недружелюбие и дискомфорт внешнего мира. Между столиками, а из-за тесноты скорее над ними, порхали официанты – чистые мотыльки. Нарочито приветливые, улыбка не сходит с их уст, само собой, даже если ты критикуешь буженину, которая, на твой взгляд, приготовлена, да, мягко, но не в той печи, и не того размера кусочки, и укроп разложен неровной елочкой, они не пошлют тебя куда подальше, а будут записывать, чтобы «передать повару пожелания». Ни Ира, ни Тамара, конечно, никогда не опускались до такой мелкой критики, но я неоднократно наблюдал за другими посетителями, которые этим не брезгали. Унылое зрелище. Мне бы их проблемы! Наверняка эти ангельские официанты приходят домой после рабочего дня и прямо с порога начинают грубить домочадцам, просто чтобы сбалансировать уровень сахара в поведении, то есть из чисто физиологической необходимости. Уселись, долго изучаем винную карту. Будет белое, красное даже не рассматривается – окрашивает зубы, а Ира только что в очередной раз их отбелила. Окрашивает зубы – ну надо же! Уважать мифы, в которые верят друзья – это сродни религиозной толерантности.

Наедине с каждой из них я еще мог худо-бедно коммуницировать, но когда Ира и Тамара собирались вместе, я чувствовал себя частью интерьера. Начав обмениваться новостями, девчонки напрочь забывали о моем присутствии. Спазмы в гортани катастрофически усиливались в общественных местах, и много сказать я просто физически не мог. Невыносимы эти гримасы страдания, неизбежно возникающие на лице у каждого, кто пытается беседовать с заикой. Им жаль тебя, тебе жаль их, всем неловко. Не могу похвастаться тем, что меня не коробило каждый раз, когда, рассказывая при мне новости, девчонки обращались только друг к другу. «Скажи спасибо, что тебя вообще взяли сюда, жалкий уродец, – ворчал я мысленно, почему-то рассчитывая на то, что это приведет в порядок мое настроение, – большинство подобных тебе в нашей стране сидят в четырех стенах и воняют мочой, ты же „ходишь“ по ресторанам в обществе шикарных девушек».

Шикарные девушки общались, а я уничтожал свои спагетти болонезе и слушал. Наматывал на катушку, сопоставлял в голове новую информацию со старыми разведданными, пополнял досье.

Вскоре нагрянули остальные и бросились обниматься. Ах, вот вы где, чудесно выглядите, это такой-то, это такая-то, а мы, кажется, раньше встречались, конечно-конечно, прошлым летом в Берлине на биеннале, широкие улыбки, поцелуи в воздух – ритуальные игры в радость единения. Среди них Максим – местный шеф. Странный тип. Сначала я не сомневался, что он любовник Ирины, но с недавнего времени он сверлит взглядом и Тамару, она в этой компании новенькая. Макс весь сияет, чуть ли не пускает слюни, и мнет под столом ее руку, как прилежный ученик – глину на занятии по керамике. Я уже тогда был без памяти влюблен в Тамару, как Квазимодо в Эсмеральду. Если бы такая девушка снизошла до меня, я бы все на свете отдал… Хотя что бы я отдал, мне и отдать-то нечего, чего уж там. Если только душу дьяволу. Но боюсь, он найдет в ней дефекты и вернет по гарантии в течение двух недель.

В тот день Макс меня дико раздражал, сильнее, чем когда-либо. Все из-за того, что он дотянул свои пронырливые щупальца и до Тамары. Он постоянно шептал на ушко то ей, то Ирке, и я злился на его неоспоримое, безапелляционное эволюционное преимущество; в сочетании с собственным бессилием оно немедленно трансформировалось во мне в ненависть к себе, и, чтобы заглушить ее, я налегал на Chablis, что, безусловно, было ошибкой.

Снова наполнены бокалы, освежили сырную тарелку, принесли жульен. Кто-то снова произносит тост за успех, кто-то над чем-то шутит, кто-то хвастается. Не знаю, что там Макс нашептывал девчонкам, но очевидно, что порой он переслащивал, так что Ирка огрызалась:

– Хватит сюсюкаться. Терпеть не могу!

Вставала и уходила курить.

– Эээ, ты меня стукнула током! Статическое электричество! – отдернулся Макс.

– Кстати, об электричестве, – заговорила Тамара, – я тут недавно ехала в поезде, и произошел очень странный случай. В принципе, ничего особенного, дурацкое недоразумение, но оставило мерзкий осадок. Я была измотана, мне каждое движение давалось с трудом, маленькая сумочка на плече ощущалась как походный рюкзак, что уж говорить о чемодане. Пусть и на колесиках, но его же надо поднимать по лестницам, переносить через пороги. Жуткое дело! Я чуть не опоздала на поезд – влетела в уходящий. Чуть не задохнулась, и знаете, такой кровавый привкус во рту. Такое бывает после быстрого бега.

Пришлось тащиться сквозь несколько вагонов. Задеваю все чемоданом: подлокотники, чужие коленки. Ой, извините! Ой, простите! И нигде нет свободных мест – ни единого местечка! Все против меня! Я остановилась около лестницы на второй этаж, думаю, может там есть свободные места? Но это немыслимо – поднять туда вещи. Я чемодан по полу-то еле-еле качу. У окна развалился мужик. Жалкая круглая лысина, арбузообразное такое брюшко покачивается в такт вагонной тряске; уткнулся в смартфон и закупорил уши наушниками, достал из кармана бумажный носовой платок и смачно высморкался. Бррр! Два свободных места рядом заставлены его грязными сумками – какое расточительство! Я ему говорю: «Молодой человек! Я бы хотела занять это место».