Юлия Негина - Мадлен

Он не такой уж молодой, но что поделаешь. Была бы в Европе, сказала бы сеньор, месье, по-русски же приходится льстить по поводу возраста. Мужик слышит только унц-унц в его так называемых наушниках. Это не наушники, а динамики в Олимпийском – звук из них протекает, как из неисправного крана. Я ждала, пока он посмотрит, кричать бесполезно. Не дождалась, тронула его за плечо:

– Я бы хотела сюда сесть.

– Ты не видишь – здесь сумки стоят?

– Вижу, поэтому и прошу их убрать.

– Мне некуда их убирать. А ты можешь поискать место на втором этаже.

– Как вы себе представляете, что я потащу свой чемодан по лестнице? Если только вы поможете?

Мужик отвернулся к окну и снова заткнул уши.

– Хорошо, тогда я сама уберу.

Я жутко разозлилась.

– Эээ. Оставь сумки, я тебе сказал!

– Это места для пассажиров, а не для багажа. Мне тяжело стоять.

Я продолжала освобождать сидение. Мерзкий хам! Жирная свинья. Где таких делают! Венец творения, твою мать! И что ты не на пяти сидениях, а только на трех! Прямо хотелось размозжить ему череп огнетушителем, который на стене висел. Может, по мне так сразу и не скажешь, но я бываю жутко злой, впору молнии метать.

– Не трогай сумку, я сказал! – и он меня грубо так схватил за плечо, тряханул и сразу отшатнулся как ошпаренный.

И смотрит как ошалелый, глаза выпучены. А меня колотит мелкая дрожь во всем теле, если расслабиться, челюсти будут стучать друг о друга. Воздуха не хватает, скулы сводит – как сейчас помню это состояние. В уме считаю до десяти на выдохе, чтобы хоть как-то успокоиться, а сама иду уже дальше, в другой вагон.

В итоге нашла место, села, вытянула ноги и думаю: все, больше не встану. Рядом путешествовала семейка, во всех отношениях положительная. Молодые родители с мальчиком лет двух и девочкой лет четырех и их пожилые родители. Здесь безраздельно правила бабушка, мощная брюнетка с низким голосом и непрекращающимися физиологическими потребностями. Она ела, пила, ходила в туалет, снимала кофту, надевала кофту, вытирала лицо, убирала платок в сумку, доставала антибактериальные салфетки, протирала руки себе и внукам, убирала салфетки в сумку, садилась, вставала, ходила в туалет, сообщала, что она не умещается в него, так как там очень тесно, спрашивала, не хочет ли в туалет ребенок, доставала горшок, относила его в туалет, сообщала, что ребенок ничего не сделал, убирала горшок, справлялась, не замерзли ли внуки, давала советы родителям, как пересесть, чтобы детям было бы удобнее рисовать, снова ела, предлагала детям, уговаривала проглотить хоть кусочек, беспокоилась, не жарко ли, просила проводника включить кондиционер, поила внуков, делала замечания снохе, советовала, как лучше одеть детей, переживала, что теперь дует, и дети могут простудиться, просила проводника выключить кондиционер, ела, пила, вытирала руки и шею. Дед то ли спал, то ли читал всю поездку, чем выгодно контрастировал с женой. Молодые родители синхронно двигались под ее руководством, как хорошо подготовленный кордебалет, без малейшей тени раздражения на лице. Я благословила небеса, когда они вышли. Если я попаду в ад, вместо поджарых энергичных чертей там будут тщедушные мужчины с покорными лицами, в сланцах на носки, несущие детский горшок в туалет под одобрительный взгляд своей мамы. Так вот, я ехала – слава богу – сидя и наблюдала за пассажирами, и тут подходит ко мне проводник, а за ним тот толстяк из заднего вагона.

– Извините, девушка, на вас поступила жалоба.

– На меня?

– На борту аэроэкспресса запрещены все виды оружия, включая электрошокер. В случае конфликта нужно вызвать проводника. На рейсе работает служба безопасности.

– Что???

– Пассажир утверждает, что вы применили к нему электрошокер.

– Я???

– Да, ты! – жиртрест сильно нервничал и орал.

– У меня нет никакого электрошокера.

– У меня больное сердце, я мог умереть, – он прямо слюной брызгал, – превышение пределов необходимой обороны! Да и какой обороны? Она сама на меня напала. Я сидел спокойно, никого не трогал, она начала лапать мои сумки.

– Что? Вы в своем уме? Какая оборона? Какой электрошокер? У меня ничего нет. Если надо – проверьте багаж! – я не верила своим ушам.

Безобразно! Можете себе представить? Эта сцена затянулась еще на полчаса: приперся начальник вагона, сотрудник службы безопасности – и давай все хором выяснять, был ли у меня чертов электрошокер. В итоге ни о чем не договорились, пошумели и разошлись на конечной. Абсурд. Феноменальный дурдом!

Не знаю, как у других, но после этого рассказа то, как Макс отдернулся от удара током, окрасилось в моих глазах дополнительным смыслом. С того момента я и начал за ними обеими следить: получил админский доступ через фишинговое письмо, которое каждая открыла в полной уверенности, что оно из банка, и с тех пор отслеживал переписку, банковские транзакции, нажатия клавиш, передвижения мыши, и даже микрофон веб-камеры. Теперь я знал и об Ирине, и о Тамаре все, вплоть до календаря месячных, и, честно говоря, был весьма удивлен. В сфере их интересов я ожидал обнаружить милую болтовню о парнях и шоппинге, но вместо этого (я глазам своим не верил) в их переписке были сплошные митохондриальные антиоксиданты, миогенные и нейрогенные электроорганы, мутации генов.

За нашим столом под конец вечера становилось все более оживленно, как это бывает всегда под действием алкоголя. Говорили все громче, перебивали друг друга, хохотали над всем подряд. Макс шлифовал попеременно то Ирино, то Томино колено, гости разливали остатки вина, летали с подносами официанты, на ходу приветствуя входящих и уверяя уходящих, что с нетерпением ждут их снова.

Я жутко хотел в туалет. Все невыносимее с каждым приступом смеха. За более, чем двухчасовую трапезу с многочисленными напитками каждый из нашей компании не раз отлучился в конец зала, кто поодиночке, кто шушукающейся парочкой – освежиться, а заодно перетереть сплетни про тех, кто остался за столом. Я сразу понял, что не проеду в дверь, но тем не менее предпринял попытку, когда резь в животе стала настолько сильной, что, я был уверен, нетерпение уже написано у меня на лице. Собственно, в дверь я проехал, но уперся в раковину, которая выступала слишком сильно и делала маневр невозможным. Ирка бросилась мне помогать, и, потерпев фиаско, предъявила претензию менеджеру, мол, дверной проем недостаточно широк, дискриминация инвалидов и все такое. Вся эта суета меня угнетала невероятно. В такие моменты тухнет, как огарок свечи, мое представление о себе как о мужчине.

– Через дорогу есть Макдональдс, – заявила Ирина и начала одеваться.

Мне казалось, она накручивает на шею шарф минут тридцать – каждое движение уже отдавало резью, как будто в живот был воткнут нож, с каждой кочкой и каждым бордюром он вонзался глубже. Конечно, надо было позаботиться об этом раньше, а не ждать до изнеможения.